Виктор Устьянцев - Только один рейс

Карцов стремительно, как по тревоге, вскочил, а потом уже открыл глаза. Яркий свет заставил его на минуту зажмуриться. А когда он снова, теперь уже медленно, разжал веки, то увидел, что к двери в соседнюю комнату прильнули Вахрамеев и Козюлин. Из-за двери доносился этот пронзительный, тонкий, почти на одной ноте, крик ребенка.

— А вот и новый жилец на земле появился! — сказал Карцов, но на него так сердито зашикали сразу и Вахрамеев и Козюлин, что Карцов тут же смущенно умолк. Так, молча, они простояли минут десять, а может, и больше.

Но вот плач ребенка неожиданно оборвался, и Вахрамеев опять забегал по комнате.

— Почему он замолчал? Нет, я должен пойти туда! Может, что-нибудь случилось?

— Подожди, — удерживал его Козюлин. — Когда понадобишься, позовут.

Вскоре его действительно позвали. Пробыл он там недолго и выскочил сияющий.

— Сын! Во мужик! — Он показал большой палец.

— Поздравляю! — Козюлин обнял Вахрамеева, расправил бороду, хотел поцеловать, но тот подхватил Тимофея под мышки, легко поднял, повалил на кровать и начал молотить кулаками, приговаривая:

— Сын, сын! Понимаешь ли ты, рыжебородое чучело, что у меня родился сын!

Но тут выглянула Таня и сказала:

— Нельзя ли потише?

Вахрамеев отпустил Козюлина, на цыпочках подошел к столу, взял бутылку и шепотом спросил:

— Ну что, православные?

Карцов и Козюлин подсели к столу. Когда всем было налито, Карцов на правах старшего торжественно произнес тост:

— Пусть он будет здоровым и счастливым!

Выпили, молча закусили. Козюлин достал из тумбочки вторую бутылку, налил в стаканы, Вахрамееву и себе стал разводить, но Вахрамеев решительно отказался:

— Мне больше нельзя. Я ведь теперь отец. Знаете, братцы, как-то даже не верится, хотя целых девять месяцев я привыкал к этой мысли.

— Да, брат, ответственность, — сказал Козюлин и тоже отодвинул стакан.

Карцову ничего не оставалось делать, как отставить подальше свой, хотя сделал он это с некоторым сожалением.

Вскоре пришла Таня. Поздравив Вахрамеева с рождением сына, спросила:

— Имя придумали?

— Решили Иваном назвать.

— Хорошее имя, русское, — одобрила Таня.

«Тезка, значит», — отметил про себя Карцов. Нынче хоть имена человеческие стали детям давать. А то была мода на всякие индустриальные. В школе с ним училась Комбайнина Зверева. Рыжая такая, поогнистее Козюлина, пожалуй, была, лицо все щедро веснушками обрызгано. А то вот служил у него еще матрос по имени Электрон. Фамилия его была Лаптев, тоже не очень-то сочеталось…

— А в крестные я рекомендую Ивана Степановича, — предложила Таня. — Если бы не он, не попала бы я к вам.

— Верно! — согласился Вахрамеев. — Как, Иван Степанович, не возражаете?

Карцов смущенно сказал:

— Нет, не возражаю, какие тут могут быть возражения? Спасибо вам большое. — И, помолчав, добавил: — Хотя и не знакомы мы были до этого, я буду вам как родной. У меня ведь никого родни-то и нету.

— А крестной матерью я предлагаю Татьяну Васильевну, — сказал Козюлин.

— Вот это совсем хорошо было бы! — обрадовался Вахрамеев. — Мы вас очень просим!

— Что же, я с удовольствием, — согласилась Таня. — Только надо бы и у матери спросить.

— А к ней можно?

— Можно, только на одну минутку. Сейчас я пойду ее предупредить.

Таня ушла, вскоре выглянула и поманила их.

— Близко не подходите, а вот отсюда, от порога, можно.

Они гуськом двинулись в соседнюю комнату.

Роженица лежала на широкой деревянной кровати у окна, до подбородка укутанная одеялом, бледный овал лица почти не различался на подушке, бросались в глаза только волосы, разметавшиеся в стороны. Потом Карцов увидел синие искусанные губы, слабую улыбку. И лишь после этого — глаза, большие, серые и добрые. Карцов невольно вспомнил Ксюшку Шилову, в груди опять защемило, и он даже не слышал, о чем говорили с гидрологиней. Машинально снял со спинки стула чепчик, повертел в руках, натянул его на кулак и удивленно подумал: «Неужели и у меня когда-то такая же маленькая головенка была?»

Должно быть, он подумал об этом вслух, потому что все вдруг обернулись к нему и зашикали, но Таня тут же успокоила их:

— Ребенок сейчас все равно не слышит.

Она показала и ребенка: в глубине свертка было что-то синевато-розовое. Карцов опять посмотрел на свой кулак и смущенно спрятал его за спину.

Потом все они, кроме, конечно, матери и ребенка сидели за столом. Карцов — рядом с Вахрамеевым, а Таня и Козюлин — напротив. Карцов решил, что они очень даже подходящая пара, обидно будет, если Козюлин упустит момент или еще хуже — окажется женатым.