Юрий Платонычев: А дальше только океан

— Да-а… — тяжело вздохнув, продолжал Николаенко. — Природа тут не поскупилась. Пожалуй, в Крыму и на Кавказе такого не встретишь. А я, знаете, привык. Вроде иначе и быть не может. Да-а… Романтика! Скоро, однако, проза начнется, — добавил он сумрачно, втягивая голову, как от внезапной стужи, в ворот шинели.

Дорога все кружила, кружила; за одним поворотом начинался второй, почему-то непременно в другую сторону; подъемы, спуски…

— Далековато, — озадаченно отметил Павлов, пытаясь рассмотреть километры на спидометре. — Если совещание, — наверное, полдня уходит?

— Берите больше! — невесело усмехнулся Николаенко, с силой оттирая перчаткой лобовое стекло. — Полдня плюс вечер, или утро плюс день.

Замолчали. Николаенко грустил, и это невольно передавалось Павлову, который хорошо понимал предшественника: сам переживал такое всего неделю-другую назад. В невеселых раздумьях они добрались наконец до штаба.

Сперва, как это водится, зашли к начальнику своей службы Жилину — грузному капитану второго ранга с короткой прической набок, казавшейся приклеенной к его загорелому, без единой морщинки, лицу. Он стоял, тяжело опираясь расставленными руками о массивный стол, и широко улыбался. Павлову нравилось, когда люди улыбаются. Но отчего-то сейчас радоваться ему не хотелось. А может, и Жилину тоже невесело: улыбку изобразил, а самому скучно-прескучно?

Жилин бросил взгляд на Николаенко, словно на прочитанную книгу, и долго всматривался в Павлова, как это делают близорукие люди, забывшие надеть очки.

— Приняли? — согнав с лица улыбку, хрипло произнес он, казалось удивляясь этому свершившемуся факту. — Вот и хорошо, что приняли. Пойдемте к Панкратову. Ждет. — Жилин пригладил ладонями волосы и кашлянул в кулак, будто собирался произносить речь. Речи он не произнес, но, понизив голос, предупредил Павлова: — Плохое-то не здорово выпячивайте. Все равно самим устранять.

По ковровой дорожке, заложив руки за спину, прохаживался сухощавый адмирал со значком подводника. Сойдя с дорожки, он остановился перед офицерами, и Павлов совсем близко увидел его глаза с веселыми желтыми крапинками, которые с живым интересом выглядывали из-под взъерошенных, нависших полукружьями бровей.

— Та-а-ак, — протянул адмирал, подкрепляя этим длинным «так» свое крепкое рукопожатие. — Говорите, все в норме?.. — Он спрашивал и одновременно как бы утверждал. — Слышишь, Иван Васильевич?

У окна, закинув ногу на ногу, сидел на стуле капитан первого ранга с высоким покатым лбом, переходившим к залысины. Он не спеша свернул газету, которую держал в руках, и подошел к офицерам.

— Начальник политотдела Иван Васильевич Терехов, — назвал его адмирал.

— Значит, уезжаете?.. — задумчиво спросил Терехов, задерживая руку Николаенко.

— Уезжаю, Иван Васильевич.

— Послужили мы с вами неплохо, — заговорил опять Панкратов. — Жаль — мало. Всякое, конечно, бывало. Ну да кто старое помянет…

С Николаенко еще говорили, справлялись о здоровье жены, потом, пожелав ему успехов на новом месте, тепло распрощались.

Павлов остался пред очами начальства один. Он чувствовал на себе цепкие, оценивающие взгляды — настороженный Жилина, строгий Терехова и какой-то подзадоривающий Панкратова. Он ждал, что ему скажут, и при этом почему-то думал, какое же самообладание надо иметь артисту, даже самому признанному, самому бывалому, когда на него устремляются не три пары, а тысячи изучающих его персону глаз.

— Давно командуете? — Панкратов снова стал расхаживать по дорожке, после того как Терехов и Жилин присели к столу.

Павлов доложил, когда впервые окунулся в береговые заботы, добавив, что для него это был нулевой цикл.

Панкратов подошел к столу и заглянул в календарь, сверяя слова Павлова с какими-то записями.

— Выходит, опыта набрались. Ну, а битые, они всегда ценятся, — с улыбкой добавил он.

Павлов немного удивился неожиданным намекам адмирала: он вовсе не жаловался на свою прежнюю службу и не говорил, что был битым.

— Да, да, — подтвердил Панкратов, словно знал о Павлове куда больше его самого. — Битые, они чем хороши? Знают, как это больно, знают, когда бьют, за что бьют, при каких обстоятельствах. А главное — знают, что надо делать, дабы не быть битыми.

Что ж, Павлов не мог возражать против такого своеобразного толкования командирского опыта. Потому улыбался и молчал.

— Наша здешняя вотчина не такая молодая, — продолжал Панкратов, задерживая шаг возле Павлова. — Однако до сих пор на этапе взросления…