Юрий Платонычев - А дальше только океан

— Это о береговых делах. Но вы много плавали. Может у вас есть мысли и о лодках? — поставил новый вопрос командующий.

В последнее время Павлову пришлось меньше бывать на лодках, захлестывали береговые заботы, но свой взгляд на этот счет он имел и доложил:

— На лодках мы установили свой контроль за учебным оружием. Это уже несколько раз помогло подводникам. Но я бы добавил, что надо меньше опекать лодочных минеров и больше с них спрашивать…

Адмирал приподнял голову:

— Подумаем… Соображение не лишено смысла.

— А скажите, — решил добиться ясности член Военного совета, — какую помощь вам оказывал Жилин?

— Мы, подчиненные, старались лучше исполнять его указания. Ну, а о чем я здесь докладывал, мы делали, как бы это сказать, по своему разумению…

— Ясно! — Контр-адмирал многозначительно прищурился. — Значит, во внедрении нового Жилин стоял на позициях невмешательства.

«Скорее, мешательства!» — подумал Павлов, и едва не произнес это вслух.

— Будем заканчивать. — Командующий поднялся и закрыл блокнот. — Потеря оружия — личный промах Жилина. А так могу констатировать: новая торпеда безотказна и годна для поражения любых подводных целей. Плохо, что отдельные командиры еще не поняли, какую они получили технику, не используют до конца ее возможностей, действуют по старинке. А ведь теперь мы в состоянии бить противника сразу с его обнаружением, на повышенных скоростях, на предельных глубинах. — Командующий зорко вглядывался в карту, синевшую на сцене, казалось, что мыслями он никогда не расставался с кораблями, бороздившими океан. — Положение необходимо быстрее выправлять… Павлову зазнаваться рано. А вот Жилину… Жилину надо менять стиль. Превращаться из куратора и наблюдателя в специалиста-руководителя. Хотя… Я не уверен, что это ему под силу. Наш разговор будет оформлен соответствующим приказом. У меня все. Перерыв семь минут.

Многие заулыбались некруглому перерыву, однако, не сговариваясь, дружно посмотрели на часы: знали, что отдыхать придется ровно семь минут и ни секундой больше.

По пути в гостиницу Павлов и Ветров вспоминали, что было и что не было сказано на Военном совете. Как всегда, больше молчали, думали, переосмысливали. Даже не заметили, как вышли к Амурскому заливу.

На землю уже спускались сумерки, зажигались огни… Внизу, на водной станции, лаем заливались собаки, возмущенные шумливым вертолетом. Винтокрылая птица глухо стрекотала, круто взбиралась к высям и незаметно растворялась в мутном вечернем небе. Откуда-то из-под обрыва потянуло костром: то ли удачливый отпускник-рыболов греется, то ли сухие листья сжигают, то ли просто туманная дымка стелется. После утомительного дня особенно приятны были эти запахи, эти звуки, эти манящие огоньки…

— И все же есть в мире справедливость, — первым заговорил Ветров.

— Как не быть! — Павлов ежился от прохлады. — Жаль только, что она поздно себе дорогу пробивает.

— А тут есть и ваша вина.

— Моя?!

— Помните, еще весной я предлагал сходить к Терехову?

— Помню. — Павлов глубоко вздохнул. — Пожалуй, вы правы. Накопишь, потом тяжелее…

— Озарило? — Ветров мягко улыбнулся.

— Озарить-то озарило, — сокрушенно покачал головой Павлов. — Плохо, что озаряет после таких вот встрясок!

Волков, Марцишевский, Жилин, Ветров уехали и словно бы увезли с собой докучливые служебные заботы. Что ни говори, а делиться своим опытом легче, чем его обретать, еще приятнее узнавать новое, полезное от других. Малышев, так тот целиком переключился на то, чтобы подхватывать опыт коллег: срисовывал схемы, переписывал таблицы, без конца задавал вопросы выступавшим, выясняя детали. Павлов до этой владивостокской командировки и не догадывался, как дотошен Василий Егорович в своем любопытстве.

Вечера были заняты встречами с однокашниками, которых тут было предостаточно. Не обошлось и без культурных развлечений — удалось попасть на «Старомодную комедию» в постановке заезжего театра, послушать романсы в исполнении столичных знаменитостей, посмеяться в медвежьем цирке. Полезное, как говорится, удачно соединялось с приятным, отчего дни мелькали вроде бы слишком скоро.

И все же обоим здорово захотелось домой. Малышев не на шутку затосковал, даже малость похудел, что ему так шло. И он, и Павлов начали чаще вспоминать жен, но, положа руку на сердце, не столько воспоминания, сколько служба звала их в обратную дорогу, звали те самые заботы, от которых их было отвлекла поездка в город их юности — похорошевший и разросшийся Владивосток.