Юрий Платонычев - А дальше только океан

— При чем здесь поколение! — возмутился Ветров. — Каждое поколение имело своих певцов и свою пародию на певцов. А Колотухин даже не пародия. Колотухин — крикун с микрофоном.

— Валентин Петрович, не надо, — поморщился Игнатенко, поднимая ладонь. — Разбирают нас с тобой. Посему давай помолчим. — И тихо добавил: — Не по-джентльменски…

— Я еще не договорил. — Скоробогатов скомкал свои бумажки, сунул их в карман. — Если в других ансамблях был хоть намек на пение, то у «маэстро» Колотухина и намека не было. Моя оценка — двойка!

— А ваша?.. — Терехов опять пригласил женщину в очках сказать свое слово.

Адель Аполлоновна засмущалась, засуетилась, стала рыться в сумочке, наконец решилась:

— «Удочка», я думаю… — И покраснела до такой степени, что стал пунцовым даже ее нос.

— Ну вот. — Терехов подвел черту на своей программке. — Средний балл есть. По арифметике выходит тройка. Но разве это правильно?.. Трояк есть, а песни-то нема! Где песня, молодой человек? — Он строго покосился на начальника клуба, словно тот спрятал песню в карман и не желает ее выпускать на волю. — Вот вы ратуете за двадцатый век. А ну, пропойте хоть один куплет из того, что орал Колотухин. То-то!.. Разве что «ла-ла, ха-ха». Повторять противно!

Неожиданно в двери появилась щель: за нею кто-то явно нервничал, пришлось начальнику клуба выйти и успокоить не в меру любопытных.

— …И последнее. — Терехов близоруко всматривался в программку. — Вокальная группа мичмана Щипы. Слушаем, товарищ начальник клуба.

— Неплохо, конечно, — кашлянул тот в кулак, — но… Архаизм. Песня ходила где-то еще в прошлом веке, а так… В общем, ставлю четверку.

Адель Аполлоновна опять что-то забыла в сумочке, но тут же с вызовом глянула на начклуба:

— Я бы рискнула поставить высший балл…

— А я его ставлю безо всякого риска, — убежденно заявил Скоробогатов. — Широта дыхания, напевность, очень профессионально… Щипа, наверное, с музыкальным образованием?

— Школа механизаторов и мичманские курсы, — пояснил Ветров.

— Говорите, прошлый век?.. — Терехов снял очки и стал их протирать краем большого платка. — Это же замечательно, когда песню поют сто лет! А сколько проживет ваша «ла-ла, ха-ха»? Когда выходили из зала, — Терехов будто размышлял вслух, — слышу, за спиной матрос напевает: «Гляжу я на небо…» Вот, думаю, здорово! Песня в кубрик пошла… Оно, конечно, и новые есть сильные, но и старые вспоминать не грех. Особенно такие…

Щиповский октет стал той гирькой, что окончательно перетянула чашу весов на сторону самодеятельности из коллектива Павлова. Ветров очень рассчитывал еще на фортепьянную классику Лили Городковой, но в самую последнюю минуту у той что-то заело. Ну да не беда, впереди День флота, там сыграет. Хорошо, что конфуз случился не на смотре, а на репетиции, хорошо, что Щипа со своими хлопцами оказался на высоте.

Как быстро уносится время! Давно ли встречали конструкторов, а скоро их провожать.

Новыми торпедами настрелялись вдоволь. Пока все текло как по маслу: ни поломок, ни отказов. В океане моряки добивались метких попаданий, не было случая, чтобы лодкам-целям удалось увильнуть, сколько бы они ни хитрили. Приготовители научились сноровисто разбирать, собирать, настраивать аппаратуру, находить любые разрегулировки и так же быстро устранять их.

Как-то в шутку Городков заявил Рыбчевскому, что может теперь готовить торпеды с завязанными глазами, однако Рыбчевский постарался охладить эту его пылкую самонадеянность.

Шутки шутками, а конструкторы полезный след оставили.

Стоило их главному толкачу Бучинскому столкнуться в эти дни с неотлаженным проверочным стендом, с неаккуратно разложенным инструментом или с тем, что в умывальнике к чистому полотенцу и куску мыла не добавлен кусок пемзы, как он, оправдывая свою фамилию, затевал такую бучу, что нарушители тут же зарекались допускать впредь что-либо подобное. Бучинский громогласно требовал сурового наказания всякого, кто даже в мелочах позволял себе неуважительно относиться к «торпэдам»; он утверждал при этом, что пользуется-де «мэтодом» Петра Первого — нерадивых таскает за бороду, покуда они не станут радивыми.

Так или иначе, но скоро многие стали удивляться, как это они жили до сих пор? Даже Самойленко, путь которого в когорту радивых еще только начинался, случалось, отказывался приступать к торпедам, если вдруг не обнаруживал пемзы и не мог потереть ею свои белы рученьки.