Златослава Каменкович - Его уже не ждали

Гай молча прошел дальше. Его заинтересовал незнакомый молодой рабочий, который раздраженно спорил с людьми, сидящими вокруг костра:

— Как стадо овец! Кто во главе станет, за тем и бредем. Думаем, к зеленому пастбищу приведет! Вот, привел… Я сыт по горло! Завтра же пойду на тартак и стану на работу!

— И будешь дурак дураком! — заметил парень, сушивший над огнем куртку.

— Пусть! Я не хочу здесь околевать, как пес бездомный! Ваш Гай, наверное, лежит себе под боком у жинки в теплой хате…

Гай не задержался, молча прошел мимо.

У другого костра кто-то сквозь душивший его кашель говорил:

— Еще отаких две-три ночки на голой земле, и я, бигме, [62] Ей-богу. богу душу отдам.

— Куда нам с бароном тягаться… — проныл его собеседник.

Люди тосковали, роптали, иные открыто обвиняли Гая и утверждали: зря присоединились к забастовке.

Гай подошел к самому большому костру, который по его совету разожгли рабочие. Яркое пламя разорвало сгустившуюся тьму, и продрогшие люди потянулись со всех сторон к огню. Когда пламя улеглось, люди плотным кольцом сгрудились у потрескивающих веток.

— Тихо! Тихо, люди-и-и!

Многие узнали Кузьму Гая.

Притихли.

— Братья! Люди! Начиная нелегкую борьбу, мы знали: барона ничто не остановит. У нас первые трудности, а я уже слышал среди вас не только роптание…

Странное чувство охватило Казимира. Неожиданно для себя он очутился в двух шагах от Кузьмы Гая. Не переводя дыхания слушал оратора, слова которого глубоко западали в душу.

Казимир читать умел, а вот писать не научился. Школу в селе открыли, когда Казимиру пошел шестнадцатый год. Известно, в эту пору сельскому парню не до учения: с утра до ночи на работе. Пришлось как-то зимой воду носить в школу: сторож захворал и слег. Тут и началось первое знакомство Казимира с грамотой. Букварь выменял у войтова [63] Сельский староста. сынишки на деревянного медведя. (Казимир ловко умел вырезывать из дерева птиц и зверей). Взяв с мальчишки клятву, что тот не проболтается отцу, куда девал букварь, Казимир принялся за учебу. Спустя два года сын войта начал таскать из дома книги для Казимира. В этих книгах всегда описывались подвиги польских королей и принцев…

Но юноша, о котором сейчас рассказывал людям Кузьма Гай, не был ни королем, ни принцем. Его звали Данко. И он повел свой народ на волю из рабской жизни.

— «…Трудный путь это был! Темно было, и на каждом шагу болото разевало свою жадную гнилую пасть, глотая людей, и деревья заступали дорогу могучей стеной… И вот стали роптать на Данко, говоря, что напрасно он, молодой и неопытный, повел их куда-то. А он шел впереди их и был бодр и ясен…»

Отблески огня освещали открытое лицо Гая. И не одному Казимиру — многим казалось, что волосы у Гая совсем не седые, а русые, и весь он — высокий, плечистый, с живым огнем и силой, которая светилась в его очах, походил на того Данко, о котором рассказывал.

«…Остановились путники и под торжествующий шум леса, среди дрожащей тьмы, усталые и злые, стали судить Данко.

«Ты умрешь! Ты умрешь!» — ревели они.

«А лес все гудел и гудел, вторя их крикам, и молнии разрывали тьму в клочья… Данко любил людей и думал, что, может быть, без него они погибнут.

— Что сделаю я для людей?! — сильнее грома крикнул Данко.

И вдруг он разорвал руками себе грудь и вырвал из нее свое сердце и высоко поднял его над головой.

Оно пылало так ярко, как солнце, и ярче солнца, и весь лес замолчал, освещенный этим факелом великой любви к людям, а тьма разлетелась от света его и там, глубоко в лесу, дрожащая пала в гнилой зев болота. Люди же, изумленные, стали как камни.

— Идем! — крикнул Данко и бросился вперед на свое место, высоко держа горящее сердце и освещая им путь людям…»

Кто-то рядом с Казимиром закашлялся. На него зашикали, заворчали, боясь упустить хоть одно слово рассказчика.

— «И вот вдруг лес расступился перед ним, расступился и остался сзади, плотный и немой, а Данко и все те люди сразу окунулись в море солнечного света и чистого воздуха, промытого дождем. Гроза была там, сзади них, над лесом, а тут сияло солнце, вздыхала степь, блестела трава в брильянтах дождя и золотом сверкала река.

Кинул взор вперед себя на ширь степи гордый смельчак Данко, — кинул он радостный взор на свободную землю и засмеялся гордо. А потом упал и умер».

Легенда кончилась. Люди, перед которыми, словно зловещий призрак, вставал грядущий день, сидели в задумчивости, но мало кому из них теперь хотелось возвращаться в неволю к барону Рауху, пока не добьются своего.