Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том первый

«Пирожное у нас отличное, торт, мармелад…»

Я ему эти бутылки сунул:

«Сделайте одолжение: даме вон той, что с усатым разговаривает, отнесите».

Сам повернул в первую дверь, в зал вошел, на прежнее место уселся. Придет она или нет? А как посмеялась надо мной? Эх, Лука, Лука, нелегкая принесла тебя сюда, и еще у первого ряда, на потеху людям усадила!..

Лампочки уже начинают гаснуть, а ее все нет. Уйти мне, думаю, что ли? И сразу решаю: да, уйду. Встаю, к двери направляюсь, а она навстречу мне идет. И только улыбнулась, — обиды моей, огорчения как не бывало.

«Где же вы прячетесь, Лука? — спрашивает. — Жду вас в фойе, а вы и забыли?»

«Нет, извините, Машенька, ситро я принес…»

«Не вы, положим, официант принес».

Тут я признался:

«Это он гнался за мной. Я деньги второпях забыл уплатить».

Она засмеялась.

«Ну, ладно, вы вот что скажите, Машенька, кто этот, усатый?»

Она посмотрела на меня внимательно, чуть внимательней, чем смотрела до этого. И ничего не ответила. Занавес поднялся. Не обменявшись ни словом, мы досмотрели спектакль. Вместе со всей толпой из зала выходили. Я об одном думаю: сейчас мы расстанемся, сейчас и, может, навеки. Ей это легкий интерес с тобой, с чумазым, поболтать.

«Прощайте, — говорю, — Машенька, лихом не поминайте. Вот он, усатый, ждет вас около двери».

Она чуть приметно усмехнулась:

«Может, еще и у подъезда ждут. Тогда вам только и остаются боковые двери».

Забыл я в ту минуту, что люди вокруг нас, и публика все востроухая, каждое слово ловит.

«Эх, Машенька, — говорю, — да разве вы не видите: мне горько подумать, что сейчас мы должны расстаться!..»

Машенька меня за руку:

«Тише вы… Что с вами?»

Публика оборачивается, смотрит на меня удивленно, а тот усач уже навстречу идет.

«Мария Сергеевна! Я — к вашим услугам. На дворе ливень, прямо потоп. Но вы не беспокойтесь: у меня вполне надежная ЭМ-один».

Ну, дьявол тебя дери вместе с твоим ЭМ-один! Ладно. Ни на шаг я не отступлю. Что дальше будет? Она оборачивается ко мне:

«Что вы скажете, Лук Алексеевич?»

«А что ж, очень просто, — говорю, — может, этот самый ЭМ-один нанимается?»

Как глаза ее засмеялись! А усатый белки выкатил:

«Только мне и дела каждого встречного возить».

Тут я и попросил его, очень вежливо, но с огоньком, чтобы о даме моей не смел он так выражаться. Он извиняться стал, смутился, покраснел, плечами пожал и в сторону удалился.

Следуем, значит, мы дальше. Я ко всему уж приготовился: любую атаку отобью, а Машеньку не отпущу, пока сама уйти не захочет.

У двери, при выходе, наши бригадные стоят. Увидели меня, шеи повытянули. Мимо проходя, «добрый вечер» я сказал. Дружно в ответ головами закивали. Слышу, вслед кто-то шепчет:

«Только подумать… Вот те и Лука!»

На улице действительно ливень. Грохочут ручьи. Деревья, будто фонтаны, кипят. Остановились мы в растерянности, под балконом стоим. Смотрю я на нее, и весело мне, и радостно, — петь хочется и смеяться. Откуда и речь у меня взялась? В другое время целыми часами молчу: что, думаю, зря болтать-то? А тут и шутки, и прибаутки сами на язык просятся. Машенька говорит:

«Хорошо с вами, Лука Алексеевич! Но сперва вы показались мне бирюком».

«Это вы, — говорю, — отогрели меня, Машенька. Чего не сделает один ваш взгляд».

Всю ночь, однако, на улице не будешь стоять. Публика вся почти уже разошлась.

— «Как же быть?» — спрашивает Машенька неизвестно кого.

«Очень просто, — говорю, сбрасываю пиджак свой новый, бостоновый и плечи ей осторожненько покрываю: — Давайте руку, Машенька, пошли!»

А в это самое время, откуда ни возьмись, тот же усач!

«Я, — говорит, — давно вас жду, Мария Сергеевна. Моя машина вот, у подъезда».

«Да, — отвечает Машенька. — Правильно».

Ласково глянула на меня, пиджак возвратила, руку пожала и с тем, с усачом, к машине пошла. Как-то внезапно все это случилось, не то чтобы слово сказать, даже пикнуть я не успел. Грянула машина в тот же миг, фары загорелись, дождь радугой впереди засиял.

Так и остался я, как говорится, сам один. Стою, чуть не плачу од огорчения. Наши-то все время в окошко наблюдали и, видно, поняли: неладно у меня получилось. Выходят они гуськом, один по одному, все тихие, печальные, мол, не рассказывай, Лука… Вместе мы до гостиницы добрели. Тут Сидор Петрович в сторонку меня отвел, спрашивает:

«Кто такая?»

«Не знаю, Сидор Петрович, а только как уехала она внезапно — в душе у меня запекло».

«И что же, до сих пор печет?»