Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том первый

— Или шутки вздумал шутить?

Я возвращаюсь и почти силой тащу его в глубь галереи, подальше от людей.

— Какие там шутки, дед…

Мы останавливаемся на площадке, перед боковой продольной. Поблизости нет никого. Гром вагонетки катится долго и не утихая.

Я поднимаю лампу и смотрю в бледное лицо деда, глаза в глаза.

— Я песню вспомнил, Михайло… Ту самую, последнюю, что Сережка пел…

Он хватает меня за плечи.

— Да что ты?

— Ну да… Вот… Вспомнил.

— А ну, заиграй.

— Заиграю. Давай сядем. Отдохнем.

Мы садимся за камень, в стороне от рельсов, и я закрываю руками лицо, чтобы вспомнить песню. Какую из них не знает дед? Он знает все песни Донбасса за век; те, что пели кандальники первых шахт, те, что пели навзрыд жены шахтеров на свежих могилах, те, что на степных этапах пели бунтари. Проходят минуты, но я никак не могу, вспомнить близкий, родной мотив.

Дед терпеливо ждет. Сквозь пальцы я вижу его откинутую голову и закрытые глаза. Но память выручает меня. Несколько лет назад, в холодную осеннюю ночь, в дозоре, партизан дядя Петр пел мне о матери и счастливой звезде. У него был негромкий задумчивый голос.

Из-за угла на главную галерею выходят Сенька и Трофим. Они осторожно несут что-то хрупкое, завернутое в рубахи и пиджаки. Несколько рабочих идут вслед за ними, и чем дальше уходят они, тем тише становится в шахте, и наконец замирает гул вагонетки. Михайло не замечает ничего. На разминовке останавливается пожилой рабочий. Он испуганно смотрит на нас. Я машу ему рукой, чтоб ушел. Михайло даже этого не замечает.

В отдалении снова стучат топоры. Люди поспешно возвращаются к завалу. Мы сидим и слушаем, как тонко звучит камень.

— Чудная песня, — говорит дед. — А верная… Сережка, тот умел. Тот как заведет гармонь… истлеешь.

Вскоре в нарастающем шуме я различаю голос Семена. Он зовет Михайлу и меня. Я выхожу на разминовку. Сенька бежит навстречу, тряся вихрастой головой. Заметив Михайлу, он останавливается, говорит строго:

— Дед и ты, Васька, выезжайте на-гора. Инженер звал.

Михайло медленно поднимается с камня. Самодовольная улыбка светится в бороде.

— Ишь какие дела. Инженер, и тот без наших котелков слабоват. — Мы идем, и дед удивленно оглядывается по сторонам, — все уступают нам дорогу, и у ствола нам сразу подают бадью.

Отсюда, снизу, небо кажется необыкновенно синим. Как синька. И текучим, как огонь. Эта синь колеблется, пока мы летим вверх, и у ворота солнце захлестывает нас ручьями.

Воздух прозрачен и полон близкой голубизны. Запах степной травы горяч и сладок. Мы выскакиваем на помост, на первую пару рельсов, поднятых над степью, и уже не узнаем лагеря. Прямо перед нами стоит новый дом, плотники заканчивают крышу, в окнах поблескивает стекло.

— Ну, чудасия, — гудит Михайло. — Гляди!

За домом черные ряды рвов. Высятся кубы кирпича. Каменщики торопливо вскидывают руки. Дальше, на высоких козлах, пилят лес. Трофим и инженер стоят на другом краю помоста. Они смотрят в степь. Там, на бугре, движутся подводы, целый обоз, ярко светятся свежие доски, медленно оседает пыль.

Оборачиваясь, Трофим улыбается нам. На его лице не осталось и следа печали.

— Горит работа, Василий!

— Горит!

Инженер подходит к деду, ласково берет за локоть.

— Хороша стройка, Михайло Кузьмич?

Дед расправляет сутулые плечи.

— Хороша!

— А вы отдохните, — заботливо говорит инженер. — Вот смотрите, чтобы правильно породу валили… чтобы у ствола чисто было.

— Да, это я могу… Чего ж!..

Крепкой походкой приближается Трофим. Он задумчиво смотрит в глаза Михайле.

— Пласт мы Сережиным называем, Кузьмич. Все теперь будут говорить кругом — на тыщу верст! — Серегин пласт…

От землянки плотники зовут Бычкова, и дед провожает его растерянным взглядом, а потом долго еще стоит на помосте над веселым гомоном стройки, тихо улыбаясь, будто во сне.

Дружными толчками откатчицы двигают груженую вагонетку. Дрожат упругие рельсы. Ветер полощет цветную ткань кофточек на округлых плечах. Поднимается сизая пыль. Жуча мелкого щебня остается на краю эстакады.

Дед хватает лопату. Доски помоста колышутся под ним. Лезвие лопаты ярко сверкает на солнце.

Он не видит, как из-за угла выбегает старый Климка, его сосед. Рыжая бороденка Климки треплется по ветру. В длинной рубахе путаются колени.