Генерал кивнул ему:
— Что ж, зайдите.
Кажется, все складывалось проще, чем я думал, потому что, возвратись из кабинета, адъютант молвил с ноткой удивления:
— Прошу…
Кабинет командующего оказался даже не комнатой — комнатушкой; в ней едва помещались два стандартных письменных столика и пяток стульев. Малое узкое окошко, голые стены, на столе телефон и кувшин с водой.
Черняховский встал, принял у меня пакет, взглянул на редакционный штамп и подал мне руку. У него было крепкое пожатие и, видимо, привычка смотреть прямо в глаза. Тот задумчивый генерал тут же заторопился, взял со стула планшет и вышел. Черняховский скользил глазами по строчкам письма, сдвинув брови; как видно, что-то не понравилось ему в этом редакторском послании, которого я не читал. Рослый, стройный, почти франтоватый, с четкими, правильными чертами лица, с черными, как смоль, бровями, с упрямым и чуточку напряженным взглядом, он был строго красив.
— Вы получили трудное задание, — сказал он, откладывая письмо. — Во-первых, я не даю интервью. Не люблю и не умею. И писать следует не обо мне. Почему бы газете не рассказать своим многочисленным читателям о воинах Шестидесятой? У меня есть герои комбриги, и я дам вам «координаты», и скажу спасибо, если вы напишете о них… Берите ваш блокнот, пишите.
Я раскрыл блокнот.
— Скажите, Иван Данилович, вы слышали такую фамилию? — И назвал фамилию редактора.
Он по-прежнему смотрел строго.
— Да, что-то помнится…
— Это мой «комбриг», редактор. И «комбриг» железный. Ему не скажешь — нет. Получил задание — выполни.
Он взглянул на часы.
— Итак, условимся: вы напишете об одном отличном командире. Впрочем, завтра в десять ноль-ноль он будет здесь, у меня. А пока отдыхайте.
Я еще берег «резервы» и теперь решился двинуть их в дело:
— Разрешите, Иван Данилович, откровенно. Один солдат мне рассказывал, что вы в прошлом грузчиком в Новороссийске работали. Я в прошлом — моряк. Давайте представим на минуту, что вы по-прежнему грузчик, а я — по-прежнему моряк. И я прихожу к вам, грузчику, запросто: «Выручи, брат, по дружбе, иначе спишет меня капитан с корабля». А грузчик отвечает: «Не могу. Не знаю и не умею».
Он усмехнулся:
— И что тогда делает моряк?
— А что ему делать в отчаянии? Он спрашивает у грузчика: «Я был у тебя?» — «Да, был». — «Разговаривал с тобой?» — «Разговаривал». — «Значит, от этого ты не откажешься? И достаточно. А теперь я о нашей встрече такое напишу, что без опровержений тут не обойдется».
Он смотрел на меня пристальным, тяжелым взглядом.
— И вы способны на… такое?
— Способен.
— А если я запрещаю вам это?
— Я подчинен своему комбригу.
Прошли какие-то секунды. Мы смотрели друг другу в глаза. Ночь ему, видимо, выпала бессонная: белки глаз были немного воспалены. Вдруг какая-то прожилка дрогнула в его напряженном лице — и взгляд смягчился. Он засмеялся. Как хорошо он умел смеяться — весело и от души!
— Ну, брат морячок, — вздрагивая плечами, с усилием сдерживая смех, молвил он удивленно, — это значит — «на абордаж»? Это значит — взять командующего в «клещи»? А не много ли вы, капитан, на себя берете?
— Очень немного, товарищ командующий. Только три колонки до подвала.
— Как это понимать?
Я вытащил из кармана газету, развернул, показал, что значат три колонки. Генерал, казалось, уже не слушал: он легонько постучал в стену, и тотчас в двери появился адъютант.
Сердце мое тоскливо екнуло: что они намерены предпринять? Адъютант — сама готовность к исполнению приказа, пристукнул каблуками.
— По вашему вызову, товарищ генерал…
Как-то по-будничному просто Черняховский спросил:
— Где остановился наш гость?
— У меня забронирована квартира, товарищ генерал. Охраняется двумя автоматчиками.
— Где он столуется?
— Я уже позвонил в столовую штабных полковников.
— Разве он прибыл в штаб?
— Нет, в командировочном предписании указано, что капитан прибыл к вам, товарищ генерал, лично.
— Значит, питаться за моим столом, — строго сказал Черняховский. — Это и на дальнейшее запомните. Мой гость, понимаете?
— Есть, запомнить на дальнейшее, товарищ генерал. Разрешите указать товарищу приезжему его квартиру?
Черняховский кивнул и взял трубку телефона.
Торопливо набросив полушубок и спускаясь рядом со мной по лестнице, майор спросил уже дружески;
— А почему вы сразу не намекнули мне, что у вас особой важности письмо?
— Признаться, я и сам не читал его.
Читать дальше