Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том первый

Когда я поправлял на нем одеяло, он быстро поднял голову и вцепился зубами в мою руку, повыше локтя. С трудом я вырвал руку из его зубов.

Он хохотал, и это уже не было похоже ни на бред, ни на припадок.

За окном металась ветреная ночь. Лихорадя, зудели стекла: то затихал, то снова принимался звать и плакать белокурый.

В полусвете каганца я сидел перед глазами, тусклыми от ненависти, долгие часы. Робкий дождь стучался в стекло. Я подходил к окошку и смотрел в заплаканное лицо ночи. И мысленно я шептал, хотя никто, конечно, не мог услышать меня: «Я знаю, ты трудная, жизнь. Ты очень трудная, это правда. И нужно быть смелым… смелым… смелым…»

Тяжелое дыхание шумело за моей спиной, и время от времени, как под щипцами сахар, хрустели зубы.

На рассвете меня окликнул больной. Я отошел от окна и присел на табурет у койки. Черный смотрел на меня налитыми, тяжелыми глазами. Минуту он обдумывал что-то, не спуская с меня глаз.

— Ты гадина! — сказал он с присвистом и одышкой: — Гадина и сопляк!

Я отошел в сторону. Он приподнялся над подушкой, прислушиваясь к стону за стеной. Я хотел бы отдать ему хоть часть своей силы и здоровья, чтобы он меньше нервничал и страдал. Но не знал, как помочь ему.

— Ишь, распелся… — сказал он неожиданно. — Мы вас еще покрутим… Еще не так запоете!

Меня изумили и потрясли эти слова. Кто же, кто лежал передо мной? Чьи плевки, чьи издевательства выносил я всю ночь? Я бросился к двери и, уже распахнув ее и ступив в коридор, вспомнил последние слова Трофима. «Ячейка поручает… Смотри ж», — говорил он. А вот вчера Колька Снегирь сказал мне сочувственно: «Будь парнем… што камень!» — и потряс кулаком. Тогда я не понял значения этих слов…

В бараке наступила тишина. Раненые больше не стонали. Я закрыл дверь. Всполошено забилось маленькое пламя каганца. Темные блики метнулись по стенам.

Серое осеннее небо медленно вползало в окно.

Я вернулся и присел у койки.

— Трусишь, змееныш?

— Нет! — ответил я спокойно, хотя гулкие барабанчики вдруг заколотили в моих висках. — Нисколько не трушу.

— Врешь!

Рассвет растекался по полу, серый и вязкий. Опять постукивал дождик, словно предупреждая: день начинается.

В восемь часов пришел Трофим.

— Посерел ты, парень, — уронил он сквозь зубы. — Валяй на отдых.

Но я схватил его за рукав и потащил в коридор, подальше от двери.

— Кто это? Кто? — допытывался я, тряся его руку.

Он удивленно наморщил лоб и ответил глухо:

— Иди спать.

Я шел домой как пьяный. Качалась, прыгала улица. Утренняя дробь дождя гремела в моих ушах. В сенцах я упал на рядно в тяжелый, утомительный сон.

Мать, наверное, пожалела меня будить. Она подсунула мне под голову подушку и укрыла старой отцовской шинелью.

Но и во сне меня не покидал рокот дождя. Он вырастал над моей головой глухой пулеметной дробью. Уныло звенели стекла, и мутные тени рушились надо мной.

Меня разбудил Трофим. Он пришел ко мне вместе с Колькой Снегирем. Мать испугалась и обрадовалась таким гостям. Она подумала, что об отце получено какое-нибудь известие.

— Умывайся. Пошли в ячейку, — сказал Колька, стряхивая пыль с моего плеча.

Но я сбросил его руку.

— Ты, Трошка, дурачишь меня! — закричал я, отходя к порогу. — Кто этот, черный?.. Он плюет мне в морду, а ты дурачишь! — И я закатил рукав, показывая двойную лиловую подкову — отпечаток зубов на руке.

Он побледнел и закусил губу. У него мелко задергались щеки и стал хрипловатым голос.

— А ты… думаешь… кто он?

— Чужак — вот кто!

Трофим не удивился.

— Верно, — ответил он. — Белый офицер. Банды сколачивал. Мы его, значит, и зацепили.

Он это сказал, как видно, не испытывая ни малейшего стыда передо мной, но меня теперь вторично обожгла и ослепила горячая и едкая слюна плевка.

— Но разве… — я задыхался и от злости не находил слов. — Разве комсомол… учит, чтобы… терпеть? А не бить их, гадов?.. Врешь ты, Трофим… брешешь! — И я рванулся на улицу. Но Колька Снегирь загородил дверь.

— Постой, постой ты, — сказал Трофим, поправляя в повязке руку, и протянул ладонь, как делал это, агитируя, на поселке. — Мы приказ нашего высшего начальства выполняли. А приказано было сохранить этого беляка. Значит, не всегда с плеча рубить… А может, этак вот, сторонкой, лучше ее сграбастать, вражину?! Черный — этот не уйдет… Он еще своих подручных выкажет… Понял?! Ведь самое главное — всю банду взять!

Снегирь тряхнул грязным кулаком:

— Ты, парень, будь што камень…