Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том первый

Кто-то плечистый, рослый решительно встал между исправником и Лагутиным. Леонид Иванович ощутил запах степного ветра и свежей земли. И вдруг почувствовал, как взлетает сердце. Горлов! Да, это был Горлов, шахтер из Лисичьего Байрака, его постоянный, верный спутник в дальних, трудных дорогах. Все эти дни он находился за Бахмутом, на проходке поисковых шурфов, а теперь прибыл в самую решающую минуту. Вид этого обветренного и в зиму загорелого силача, его кулачища, вскинутые на уровень груди, взгляд синеватых глаз, полный презрения и злобы, заставили исправника отступить к самому краю помоста. Однако он сразу же опомнился и рванул кобуру:

— Как ты посмел, скотина?! Да я сгною тебя в каталажке… Бунтарь! Большевик…

Сзади кто-то резко дернул исправника за локоть. Он оглянулся. Шахтеры надвигались на него многоликой живой стеной. Маленький, хрупкий студентик метнулся у самых ног Трифонова и выкрикнул пронзительно:

— Профессора в обиду не дадим!

Черный детина в распахнутой косоворотке вдруг опустил на плечи Трифонову тяжелые, цепкие руки;

— Уйди отсюда, сатана!..

С одного взгляда исправник понял: этот не будет раздумывать, убьет. Он отступил еще на несколько шагов, спрыгнул с помоста и у двери столкнулся с надзирателем.

— Что прячешься, будто кобель от мух? — гаркнул исправник и кивнул в сторону Лагутина. — Не отпускать ни на шаг… Вызови подкрепление. Тут еще есть наши, переодетые. Я направляюсь с обыском. У него наверняка найдутся большевистские прокламации. Смотри: не отпускать!..

На улице, возле церкви, какой-то старикашка бросился навстречу Трифонову. Он не сразу узнал фельдшера.

— Господин исправник, — жалобно залепетал Сечкин, — меня толкнули.

— Не подворачивайся под горячую руку, — резко отрезал Трифонов.

— Они меня нарочно толкали! Я четыре раза упал…

— Значит, они уже раскусили тебя, болван!

— Где же мне теперь скрыться? Ведь опасно…

— Погоди, — недовольно проворчал исправник. — Мы еще дадим этим братьям-товарищам бой. А сейчас пойдем с обыском. Важно захватить листовки «вольного геолога». Тогда ему не спрятаться. Забеги-ка в участок и кликни на подмогу двух жандармов.

Через несколько минут исправник и его спутники остановились на извороте переулка. Отсюда, с каменного взгорка, открывался бескрайний заречный простор. Над окраиной поселка, над провалом оврага, над мазанкой Кузьмы Калюжного стояла ясная лунная тишина.

Вечером, когда Леонид Иванович набросил полушубок и, собрав бумаги, сказал, что идет в Горное училище читать лекцию, Кузьма Калюжный только пожал плечами. Он знал, что отговаривать Лагутина было напрасно. Инженер внимательно выслушал бы совет и все равно поступил бы по-своему. С первого дня знакомства Кузьма различил в нем ту ясную и упрямую убежденность призвания, которую в кругу товарищей с невольным одобрением назвал «чертиком в характере».

И теперь Калюжный с одобрением думал о спокойной решимости Лагутина: не мог же он, бывалый, ученый человек, не понимать, что после свирепого разгула охранки, разгона всех собраний, охоты на агитаторов, массовых арестов, экзекуций и убийств хозяева вкупе с властями неспроста затеяли эту «культурную сходку»?

Охваченный беспокойством, он скручивал одну за другой цыгарки и непрерывно чадил удушливой махрой. Ему хотелось с кем-нибудь поговорить, посоветоваться, что-то немедля предпринять, чтобы оградить ученого от опасности, которая, возможно, с каждой минутой нарастала. Однако после того, как у Калюжного был найден красный флаг, в подпольной большевистской ячейке, в которой он состоял, настрого ему приказали держаться до поры до времени особняком, чтобы не навести ищеек на след организации. Он помнил свое слово и даже стал для отвода глаз посещать баптистский молитвенный дом, где рыжий гнусавый проповедник грозился близким концом света. А сейчас Калюжный метался, словно птица в силке, зная, что нужно действовать, и не находя решения.

Наталья ушла к соседке, а Марийка, набегавшись за день, рано улеглась спать, и только Митенька-вор был свидетелем молчаливых переживаний Кузьмы.

Безучастный ко всему на свете, Митенька лежал в белоснежной постели, глядя на хозяина тусклыми сонными глазами. В груди у него хрипело; жаркая испарина проступала на лбу; отчетливо и напряженно на виске пульсировала жилка.

— Что… хозяин? Тяжело тебе нынче… верно? — тихо и равнодушно проговорил Митенька.