Павел Далецкий - На сопках Маньчжурии

— Ты понимаешь меня? — спрашивала она. — Ведь так же нельзя! Ты никогда не был в рабочих казармах? Зайди. Если хочешь, пойдем вместе. Понимаешь, Коля, раньше я считала, что бедные, богатые, счастливые, несчастные — это порядок, раз навсегда установленный в мире. Какое счастье, думала я, что мой папа профессор Военно-медицинской академии, а не дворник. Помнишь, однажды в Летнем саду мы играли в мяч. На него зачарованно смотрела бедно одетая девочка. Когда мяч покатился в траву, она побежала подать его, а я закричала: «Не смей трогать, у тебя грязные руки!» Я это помню до сих пор.

Таня тревожно смотрела брату в глаза, ожидая, как он отнесется к ее исповеди.

— Об этом кто-нибудь знает? Мать или отец?

— Нет.

Теперь он ходил по комнате, по пушистой дорожке от двери к столику и старался дать себе отчет в том, что произошло с сестрой. Конечно, он тоже думал о жестокости, несправедливости и несчастьях, которые вдруг постигают людей. Но, как раньше сестре, все это казалось ему независимым от человеческой воли, это было в природе вещей, вот как солнце восходит, как весна сменяет зиму. Можно грустить о том, что идет дождь, что ночь наступает, но что поделать! Таков мир, такова жизнь. Но в делах человеческих, может быть, действительно права Таня?

— Тебе самой пришло все это в голову?

— Я как-то познакомилась с одним студентом… — тихо проговорила Таня.

— Что же ты делаешь?

— Пока очень немного: учу читать бедных детей. Если бы ты знал, какая там нищета! Ведь из-за нищеты люди теряют человеческий облик, для них не существует ни наук, ни искусств, ни мыслей. Голод, холод, болезни… нельзя жить, когда рядом с тобой такое!

— Да, ты права, — задумчиво согласился Николай.

Он долго сидел в комнате сестры. В доме была предпраздничная суета, мать ушла в магазины за покупками, за заманчивыми рождественскими покупками. Она принесла таинственные свертки со сластями, коробки с елочными украшениями, с подарками. Хотя дети выросли, но елку в доме Логуновых устраивали по-прежнему.

Впервые в это рождество Николай почувствовал себя не таким беззаботно счастливым.

Через год родители проведали, какими мыслями живет дочь. Мать молча обняла Таню, долго гладила ее по волосам, узнавая себя в молодости. Отец относился критически ко многому в русской жизни, но считал, что детей нужно беречь от сомнений, потому что ничего не дают сомнения, кроме недовольства, неудовлетворения и в итоге — мизантропии. И в древности, и в средние века, и теперь мечтают люди о всеобщем счастье, но его добиться нельзя. Эти мечты — удел поэтов, художников, религиозных фантастов! А удел честного человека — трезвая работа.

Так говорил Александр Вениаминович, сидя за круглым обеденным столом под большой лампой. Честная работа — вот реальный вклад человека в дело улучшения общественного бытия. Все же остальные пути сомнительны. Во всяком случае, в тех странах, где произошла так называемая революция и монархии нет, появились новые источники для неблагополучия людей.

Таня возражала отцу:

— Несчастья там уже другие, не такие низменные, как у нас.

— Не знаю, не знаю, — говорил отец.

А мать молчала; она была на стороне дочери, но она боялась за дочь, она знала, куда приводят подобные мысли.

Какую же позицию занял тогда Коля? Он был согласен и с сестрой, и с отцом. Он готовился быть офицером и про себя думал: все эти вещи не касаются армии, потому что армия есть организм особый, где определяются лучшие качества человека, например готовность пожертвовать собой за благо родины! Что может быть выше этого? Люди, содержанием жизни которых является это чувство, делают уже все, что они могли бы сделать.

Он стоял у печки, грел спину и думал, что именно это самое большое он готов принести людям… И эту мысль он высказал отцу. Отец слегка поморщился, а потом согласился: пожалуй, ты прав. Но тут же сказал, что жизнь гораздо шире, нежели эта одна, пусть и очень высокая, жажда служить ближним.

…И вот теперь Николай Логунов в Маньчжурии. Закончился бой под Вафаньгоу. Много людей пожертвовало своей жизнью за отечество…

Неведомский опять пьет воду. Дождь идет. По такой погоде противник не будет преследовать.

Неожиданно для себя Логунов заснул. Заснул без сновидений, и на этот раз ничто его не пробудило.

Утром дождь перестал. Вода покрывала землю. По улицам деревни расхаживали китайцы в одних коротких штанах да широкополых соломенных шляпах.

Логунов выехал из Цюйдзятуня верхом вместе с артиллеристами. Опасливо поглядывая в черную пенистую воду, лошади понесли их по дороге, запруженной отступающими войсками.