Павел Далецкий - На сопках Маньчжурии

— Дух победы вселился в наших солдат! — сказал Гернгросс. — Докладывайте, поручик. Что, Глазко наступает?

Прошел час со времени возвращения Логунова. С минуты на минуту ждал поручик известия о всеобщем разгроме японцев, и этого же известия в штабе Гернгросса ждали все. Но постепенно картина на поле боя стала меняться. 2-й полк, который выбил японцев из окопов у Вафанвопэна, оказался в труднейшем положении. Его не только не поддержали части Глазко, но до сих пор не вступили в бой 4-й и 1-й полки. Не поддерживаемые с фланга, истекающие кровью остатки атакующих батальонов отступили к Вафанвопэну, залегли в овраге, и об этот овраг одна за другой разбивались теперь японские контратаки.

В центре над сопками стояла плотная завеса дыма от непрерывных разрывов шимоз. Ее пронизывали черные мохнатые полосы, сизая пелена заволакивала долины. Зловещий тяжелый гул несся с неприятельской стороны. Неужели наша эскадра позволила японцам подвезти осадную артиллерию?

Неожиданно поднялась стрельба в тылу у соседней высокой сопки. Огонь то стихал, то разгорался, затем окончательно смолк.

По-видимому, атака отбита, Но каким образом японцы оказались у этой сопки? Не успел Логунов что-либо сообразить, как оттуда открыли стрельбу по штабу Гернгросса.

«Обошли! — прочел Логунов на всех лицах. — Сопка взята!»

Гернгросс встал, опираясь на шашку.

— Узнать, в чем дело!

Начальник штаба оглядел офицеров, но Логунов, вскочив на коня, уже спешил вниз.

Обогнув выступ скалы, он увидел отступавшие в беспорядке войска.

Дорогу усеивали трупы, ползли раненые, спешили с носилками санитары; носилок было мало, и стрелки выносили из огня тяжелораненых на полотнищах палаток.

Седой капитан со сдвинутой на затылок фуражкой стоял на камне, размахивал шашкой и кричал:

— Вторая рота, ко мне! Вторая рота, ко мне!

Но солдаты проходили мимо.

— Почему вы отступаете без приказа? Что случилось?

— Поручик, я сам ничего не понимаю. Японцы оказались перед нами. Мы стреляли в упор, потом ударили в штыки. Я думал, что сильнее русского штыка нет ничего, что если уж дело дошло до штыка, то русский не отступит. Но они лезли отовсюду. Я могу объяснить поражение только одним: на нашем участке бой как будто прекратился, опасность не грозила ниоткуда, жара страшная… истомила, сморила — и боевое охранение заснуло.

Китель капитана был разорван штыком, фуражка в крови. Логунов молча повернул коня, капитан еще что-то кричал, спрашивал, что делать, куда идти…

Гернгросс со штабом уже двигался на север: три сибирских казака только что привезли приказ Штакельберга отступать на Цюйдзятунь.

Отступал весь корпус. Почему, отчего? Что произошло? Почему победа обернулась поражением?

С трудом пробрался Логунов к своему полку.

Коня под ним убили, казака он отпустил давно и шел с каким-то каменным спокойствием. Он не старался преодолеть тяжелое чувство — оно было против всех: против Глазко, который должен был помочь и не помог, против Вишневского, который заблудился и не попал вовремя в бой, против полка, который занимал неприступную сопку и вдруг отдал ее противнику, и, наконец, против себя самого, который, в сущности, не принимал участия в сегодняшнем бою.

Свистунов увидел Логунова, в глазах его сверкнула радость.

— Я уж не надеялся!..

Свистунов стоял на коленях и смотрел из-за скалы на Вафанвопэн. Оттуда по долине передвигалось то, что осталось от 2-го полка.

Логунов узнал, что, несмотря на троекратный приказ отступить, 2-й полк не хотел отступать. Он просил помощи. Он хотел снова и снова атаковывать японцев и окончательно овладеть проклятой сопкой за деревней.

— Молодцы! Горжусь! — говорил Свистунов. — На них даже не подействовало сообщение, что противник обошел корпус. Я уверен, будь у нас Ерохин, мы не сидели бы на этих зубьях в ожидании Вишневского, который-де должен сначала ударить с фланга, а уж потом мы с фронта. Я убежден, Ерохин не спрашивал бы у Гернгросса, можно ему воевать или нет. Он воевал бы, потому что он солдат и потому что товарищ его нуждается в поддержке. А у нас что получилось? Ширинский обратился за разрешением к Гернгроссу, а Гернгросс, не посмев в этом деле взять ответственность на себя, спросил у Штакельберга. Тот приказал: обождать! Конечно, соображения у командира корпуса были высокие, но на месте нам отлично было видно, что ждать нельзя. Надо было немедленно поддержать второй полк. Овладей мы этой сопкой, прорвись к югу — может быть, и положение всего корпуса сейчас было бы иное. Вот обратная сторона воинского подчинения.