Василий Белов: Все впереди

— А за что вы так не любите верующих? — услышал Иванов смех Любы Медведевой.

— Я? Откуда вы взяли? — вопросом на вопрос ответил Аркадий.

— Он их обожает! — засмеялся Михаил Бриш.

Около гида важничал Саманский:

— Скажите, мсье, как современные французы относятся к Парижской коммуне?

— Положительно! А как можно иначе? — ответила за гида одна из москвичек. — Стыдно даже слушать такие вопросы!

«Все смешалось в доме Облонских», — пришло на память наркологу, когда Саманский, недолго думая, начал разговор о сексе вообще и о сексуальной революции в частности. Туристы забыли, что едут по капстране. Нарколог Александр Иванов, подобно Дон Кихоту Ламанчскому, всегда и везде был «жаждущим справедливости». Сослуживцы так его прямо и называли: «Жаждущий справедливости». Вероятно, кличка не приставала к нему только из-за неудобства в произношении. И вот, услышав голоса в пользу разврата, Иванов хотел было ринуться в бой, но вовремя опомнился и затих, глядя на зеленые нивы прованских фермеров.

Город Арль окончательно утихомирил его тишиной и вечерним теплом. Хозяин гостиницы во главе с внушительным, но очень добродушным сенбернаром встретил гостей, перезнакомился с ними и рассказал о себе все, что знал. Может быть, даже чуточку больше. Но лучше бы не было ни города Арля, ни этой ночи, ни этой гостиницы!

Переводчица пересчитала паспорта и начала их раздавать вместе с ключами от номеров.

— Иван оф, где у нас Иван оф?

— Я, — по-солдатски сказал нарколог. — Только не Иван ов, а Ив анов.

Он подумал: «Сейчас скажут, что был такой Ив анов в пьесе Чехова или что был такой художник Александр Ив анов».

— У моей подруги первый муж тоже был Ив анов, — сказала переводчица.

— Очень приятно!

Не спрашивая фамилии второго мужа подруги, Иванов схватил ключ и поскорее поднялся наверх. Номер был одноместный, отчего настроение снова улучшилось. Никуда не хотелось, но усталость не могла-таки пересилить голода. Пришлось собираться на ужин. Он надел свежую и, увы, предпоследнюю сорочку. На Париж оставалась всего одна. «Что ж, пощеголяю и в водолазке, — подумал он. — А где же стирать эти рубахи? Тут экономят не только хлеб, но и воду…»

В соседнем номере щелкнул дверной замок, послышались голоса. Стенка была так тонка, что различался шелест плаща.

— Если бы ты наставил рога этому жлобу Медведеву, я бы только приветствовал, — сказал Михаил Бриш. — Но это исключено…

— Хочешь пари? — ответил веселый голос.

— Говорю тебе, ты проиграешь. А что ставишь?

— Бутылку лучшего виски.

— Я согласен только на «Белую лошадь».

Раздался шлепок ладоней. Иванов почувствовал, как полыхнуло жаром лицо, словно его ударили сразу по обеим щекам. Он оцепенел, не двигаясь, а когда пришел в себя, в соседнем номере было уже тихо. Да, там уже никого не было. Он долго сидел в кресле. Ему хотелось заплакать, но он, усмехаясь, сошел вниз, небрежно спустился по скрипучей узенькой лестнице, обитой пушистым ненатуральным ковром. Затем по возбужденному гулу нашел то место, где кормили туристов. Ужин был в полном разгаре.

Багажа все еще не было, чешуйчатая лента эскалатора не двигалась.

Все дни, прожитые в Париже, да и сейчас в Шереметьеве, Иванов чувствовал себя соучастником преступления. Чем больше старался он забыть, не думать о случайно услышанном пари, тем больше думалось. И тем неопределеннее становились его поступки. Что делать? Надо было еще в Арле как-то помешать, остановить то, что творилось на его глазах. Но имеет ли он такое право? Захочет ли остановиться она? И чем бы ответил на все это сам Медведев? Сестра говорила как-то, что Дима, как славянский волхв, предсказывает события. В школе его так и прозвали — Предсказатель событий. А может, он уже знает о подобных событиях? Нарколога мучили эти вопросы, но Париж есть Париж…

В гостинице «Ситэ-Бержер» еще работали старинные лифты, похожие на клетки для цирковых зверей. В некоторых номерах около кнопки для вызова прислуги еще сохранились медные таблички, где наряду с английскими и немецкими надписями красовалось русское «горничная». Но внизу в ресторане уже много лет не работали официантами белокурые русские поручики. Группу обслуживали коричневые и черные алжирцы, грустные, молчаливые и предупредительные. Москвичи все еще не научились жевать сыр после десерта. Один Саманский разыгрывал гурмана и каждый раз пробовал другой сыр. Одновременно он демонстрировал свои жуткие познания в испанском. Но кто это мог заметить? Приятель Бриша Аркадий обронил как-то очередной экспромт: «Средь нас один Саманский постиг язык испанский».