Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

Штурман Алексей Хлебников, сидевший у руля, — рыжеватый, мускулистый детина с внимательным взглядом и застенчивой улыбкой, — пошутил:

— То ли осиное гнездо, то ли муравейник! А расковырять такую хламиду и со шлюпа не мудрено…

— Не мудрено, штурман, сделать глупость, — строго сказал Головнин. — Доброе дело труднее дается.

— Вот именно! — запальчиво воскликнул маленький Мур. — И нужно забыть подобные разговоры!

Хлебников удивленно взглянул на него, пожал плечами и ничего не ответил. А Головнин подумал, что мичман стал излишне петушиться и нужно будет напомнить ему, чтобы не подавал голоса, когда об этом не просят.

После очень длинного приветствия, в котором торжественно рядом с фамилией капитана вспоминались и солнце, и звезды, и луна и которое Алексей полностью не смог перевести, японец сказал, что будет счастлив развлечь дорогого русского гостя разговором, пока в крепости закончатся последние приготовления к встрече.

Разговор, однако, не клеился: Головнин спросил чиновника о названии отчетливо видневшегося отсюда мыса, которым оканчивался на севере остров Мацмай, а чиновник, вздохнув, ответил, будто он никогда не интересовался подобными названиями. Не знал он и какова ширина пролива, глубок этот пролив или мелок, имеются ли течения и насколько они опасны для мореходов.

— Беседовать с тобой, голубчик, действительно «счастье»! — в сердцах сказал Головнин. — Спроси у него, Алексей, торгуют ли они с главным островом Нийоном и сколько времени идет туда парусное рыбачье судно?

Японец ответил уклончиво:

— Сроки дороги зависят от ветра: можно плыть медленно и быстро. А расстояние… Кто же его измерял? Уважаемый капитан, конечно, знает: и дорога, и торговля — дело счастливой судьбы.

В этой скучной беседе прошло больше часа. Наконец-то из крепости дали сигнал, и чиновник сказал, что теперь он окончательно счастлив — он может сопровождать милых его сердцу гостей.

Головнин приказал матросам вытащить шлюпку на берег. Поняв его распоряжение, японец с улыбкой поклонился. Алексей перевел его слова:

— Очень хорошо! Мы вполне доверяем друг другу…

У шлюпки Головнин оставил одного матроса. Кроме мичмана Мура, штурмана Хлебникова и переводчика Алексея, с ним были еще три моряка, матросы первой статьи Спиридон Макаров, Дмитрий Симонов, Григорий Васильев. Они несли подарки, приготовленные для начальника крепости, — дорогие отрезы шелка и сукна.

Не эта малая крепость с пестрым тряпьем на флагштоках, с изображениями драконов, солнца и луны поразила капитана и его спутников своим балаганным убранством. Их поразило количество солдат, разместившихся в тесном дворике. Не менее четырехсот человек, все вооруженные ружьями, саблями, копьями, кинжалами и луками с набором стрел, они сидели вокруг площади с видом ожидания какого-то известного им сигнала.

— Не может быть, — негромко сказал Хлебников, — чтобы столько военных постоянно находилось в такой малой крепостце… Наверное, их собрали со всего острова.

— Пожалуй, — согласился Головнин. — Посмотрим, к чему она собрана, эта ватага.

Посредине площади была раскинута просторная полосатая палатка. Ни на минуту не задерживая гостей на дворе, чиновник провел их в палатку.

Головнин осмотрелся, невольно вспомнив виденную когда-то в дешевом издании сказок лубочную картинку, изображавшую какого-то воинственного калифа. Начальник крепости с сонным маслянистым лицом важно восседал на высоком стуле, держа в руках металлический жезл, от которого через его плечо тянулся шелковый шнур. Одет вельможа был в дорогие шелка; на поясе его висели две золоченые сабли. Три свирепого вида оруженосца — один с копьем, другой с ружьем, третий с золоченым шлемом, на котором сверкала эмблема солнца, — сидели за его спиной, несколько изогнувшись, будто готовясь к прыжку.

Рядом, на стуле пониже, сидел его помощник, уже знакомый Головнину, тоже охраняемый тремя оруженосцами.

По сторонам палатки, облаченные в черные латы, каждый при двух саблях, расположились восемь чиновников. По-видимому, сонный вельможа внушал им и уважение и страх — они не сводили с него робких взглядов.

Головнин сделал обычный легкий поклон; оба начальника встали, подняв левые руки ко лбу, и как бы переламываясь в поясницах.

Головнину предложили невысокую скамейку, но матрос Шкаев поставил прихваченный с корабля стул, и, отодвинув скамейку, Головнин присел напротив старшего вельможи. Мичман, штурман, переводчик и матросы заняли скамьи несколько позади.