— Опять провожает, — с досадой сказал Петушок. — И что за привычка бабья! Ты бы отучил ее, Николай, — дурная это примета.
Не слушая Петушка, Николай смотрел вверх по реке, где маленькая фигурка женщины белела над обрывом. Обычно неподвижное, темное лицо его оживилось, оно словно стало светлей.
Вскоре они вышли за мыс — и море, тоже охваченное медленным и дымным пламенем, глубоко взрыхленное ветром, загудело, запенилось вокруг шаланды.
Они ушли до самого горизонта, к последней гряде мелей; здесь, в белесой, словно смешанной с молоком, воде, над илистым, покрытым водорослями дном, шли к берегам косяки рыбы. Позже, в нерест, рыба шла валом, чутко ловя струи пресной воды, поднимаясь по ручьям и рекам, но сейчас она лишь приближалась к берегам, сильная, отгулявшаяся на травянистых просторах.
Три часа подряд они расставляли невода, иногда приостанавливались, чинили прорывы на ходу, потом поставили длинный, из тонкого стального троса перемет. Несколько раз Варичев замечал, что Крепняк с удивлением поглядывает на Петушка; Степка работал весело и бойко. Ветер трепал курчавые его волосы. Склонившись над бортом, ловко подхватывая крючья, он одним движением руки насаживал живца, и когда жадная рыба рвала трос из его рук, он шутливо подмигивал Варичеву:
— Экая нетерпеливая! Подождешь.
Даже Крепняк похвалил Петушка:
— И что с тобой сталось?.. Ни разу не отдыхал!
Он тряхнул курчавой головой.
— Верная работа — на премию!
Ветер постепенно стихал. Волна слабела. Шаланда тихо покачивалась на зыби, зеленоватой, наполненной мутным светом.
— Хорошая погода идет, — сказал Крепняк, весело щурясь от солнца. — Ну, Илья Борисыч, верное счастье у тебя.
Быстро подняв голову от снастей, Петушок внимательно посмотрел на Илью. Он хотел что-то сказать, но, видимо, передумал, только глянул на Николая. Варичев поднялся и перешел дальше, на самый край кормы. Он не ошибся — через минуту Степка присел рядом и, внимательно перебирая сеть, сказал тихо:
— Счастье-то пока не круглое, а?..
Коротко он опять оглянулся на Николая.
— Этот колдун слово черное знает. Как он удерживает ее?
— Кого? — тоже тихо спросил Илья.
Петушок снова деловито склонился над сетью.
— Сам знаешь. Ты на меня положись… Я — сердечный к тебе. Как только увидал тебя — сразу удачу почуял.
— Какую удачу?..
— Э, брат, осенью погуляем в порту. Народ наш силен. Хватка, — он крепко сжал кулак, — во! Такой, как ты, все время был нужен, — чтоб азарт загорелся, чтоб всю силу в один узел свести. Там, на баркасе, теперь горячка идет. На кавасаки — тоже. — Он притворно усмехнулся, чистые зубы его сверкнули. — Только я все знаю. Мы будем впереди…
— Как сказать, — нерешительно ответил Илья.
Петушок поспешно поднял руку.
— Ничего не надо говорить. Сами понимаем. Мы оба — перелетные птицы. Такие птицы — сильные!..
Он что-то задумал и еще не решался сказать, хотя, кажется, заранее был уверен в согласии Варичева. Словно ожидая прямого вопроса, он возвратился к началу разговора, и заинтересованный Варичев промолчал.
— А дело все так было, — продолжал Петушок, не отрываясь от сети. — Шесть годов тому, по весне, муж ее не вернулся с моря. Крепкий, говорят, парень был и неспокойный. Все про дальние моря какие-то думал. Ну, по весне ушел он на лодке в море. Лодчонка — пустяк, душегубка. На рейде в то время корабль стоял, совторгфлотский. И не вернулся Федор. Ни лодки, ни его. Тут Серафима и подумала — конец. Как выла она, как по берегу металась. Верный человек говорил, что Федора видели во Владивостоке. А зачем ей это знать? Никто ей ни слова. Ушел — и ушел. Бабе легче думать, что погиб, чем бросил.
Он широко раскинул по юту сеть, приглядываясь, нет ли прорванных очков.
— Тяжелая, говорят, была та весна. Мор нанесло ветром — сыпняк. Она как «душевная» ходила, не береглась. Вот и свалилась… А этот, — он кивнул на Николая, — плакал, на руках ее носил и тоже свалился!
Довольный своим рассказом, Петушок тихо засмеялся.
— Чудной!.. Говорят, отходная ему приходит, а он все голубем ее кличет: голубок мой, одно бормочет, голубок. Вот чем удержал он ее, колдун. От смерти удержал… Прямо в сердце вцепился.
Теперь Илья по-другому взглянул на Петушка. Зачем он говорил ему все это? Нет, Степка был совсем не глупым человеком. Он словно искал что-то беспокойно и скрытно, словно испытывал Варичева, словно протягивал первые нити дружбы, не договаривая всего. О себе он еще ничего не сказал. «Ветром занесло»… Илья решил расспросить об этом у Крепняка и Серафимы.
Читать дальше