Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

Илья обернулся к Петушку, но тот быстро поднялся, спрыгнул на берег и почти побежал вверх по тропинке. Уже с пригорка он крикнул:

— До свиданья, Илья Борисыч!

Дома, за ужином, Варичев спросил у Серафимы о Петушке.

— А, ну этот, — сказала она неохотно. — Бродяжил он. Воровал, что ли… Только теперь-то он другой, в работе, если захочет, ловок. — Вздохнув и глядя в темное окошко, она добавила тихо: — Говорить ему про это нет нужды. Что старое горе тревожить?

— Нет, — сказал Варичев, — я ради интереса.

Думая о Петушке, он долго не мог уснуть в эту ночь. Почему сразу так уверенно заговорил Степка? Понял ли он, что нужно делать? Варичеву мешал Асмолов со своей неизбежной удачей.

Гроза, видимо, приближалась. Ночь была душной и пряной от запаха трав…

Через три дня Варичев почти забыл о разговоре с Петушком.

Поздно возвратясь с моря, усталый, не раздеваясь, он лег в постель. Серафима слышала, когда он пришел.

В темноте долгое время она лежала с открытыми глазами. Рядом спал Николай. Как всегда, он уснул сразу; теперь она слышала ровное дыхание его, спокойное и глубокое дыхание сильного человека. Луна взошла поздно, желтая, подтаявшая с краю, и комната наполнилась жидким туманом, в этом неверном свете стала еще ощутимей тишина — огромная тишина, лежавшая над сонным миром.

Серафима знала, почему не может уснуть. В соседней горнице, за тонкой дверью, этот задумчивый, непонятный человек тоже не спал. Он не был похож на всех других, кого она знала с детства. Что видела она и что видел он в жизни? Он многое знал — далекие города, большие скитания, север и юг. И он тоже был сильным человеком, совсем не таким, как Николай, — слепое, каменное упорство было в Николае, но в этом какая-то другая сила, какой-то своей, крепко замкнутой думой жил этот человек. Вот уже месяц живет он в Рыбачьем: смотрит, слушает, выходит на лов, но и сейчас Серафима знает его не больше, чем в тот, первый, вечер. Она ни о чем не спрашивала его. Она тоже слушала и смотрела. Вот и теперь она видит перед собой его глаза, холодноватые и равнодушные как будто. Почему она видит их и тогда, когда он уходит на шаланде далеко в море? Он мало говорит. Что сделать, чтобы он говорил больше? Словно на гору высокую всходит Серафима, и светлей становится вокруг, когда он рассказывает о море. Она всегда боялась выдать себя, показать, как хочет слушать его разговор, его рассказы о далекой Украине, о садах ее и песнях, о зеленых берегах Черноморья. Где-то там, в этой южной веселой стране, осталась мать Серафимы. В поселке ее знал только Асмолов. Иногда он вспоминал о ней, и, не помня даже лица матери, Серафима видела ее, одинокую, на далеком морском берегу.

Дверь соседней комнаты бесшумно открылась, и Варичев тихо вошел в горницу, в широкую полосу лунного света. Он остановился у стола, поддерживая наброшенный на плечи пиджак, постоял с минуту, словно в раздумье, и потом осторожно вышел из дома.

Поселок спал, погруженный в тишину, словно в морскую пучину. Светлая равнина тундры блестела под луной. Стебли белого ягеля над зыбунами были сплошь покрыты густым и мохнатым инеем. Редкие чернины, где пробивались ручейки, пятнами лежали на траве.

Варичев поднялся на пригорок, присел на камень. Эта часть тундры, идущая к морю, была похожа на лесное пожарище; словно обгорелые пни, чернели вокруг веретеи, высокие травянистые кочки, кустики вероницы и морошки тоже светились мелкой влажной листвой. Река отсюда была почти незаметна, черная, как провал, и только на извороте, там, где, возвращаясь с моря, Асмолов обычно сбрасывал парус, на быстрине, золотым мостом перекинулось отражение луны. В этой узкой, золотистой полоске зыби Варичев увидел лодку. Стремительно она понеслась вниз. Он сразу узнал ее, это была та самая стрельная лодка, почти челнок, на которой Андрюша выходил в штормовое море.

Кто мог быть на стрельной сейчас? Неужели опять Андрюша? Почти бегом Варичев бросился вдоль берега, к мысу, но когда он взбежал на пригорок, лодка уже успела обогнуть мыс. Впрочем, она была недалеко; стремительно и уверенно взлетали весла, и человек, сидевший в лодке, был не кто иной, как Петушок. Только он один среди местных рыбаков иногда носил большую соломенную шляпу, подаренную ему каким-то моряком.

Некоторое время Варичев следил за лодкой, озадаченный этим ночным выходом Петушка в море. Что это означало — он не мог понять. Он решил, что утром все станет известно.

Уже возвращаясь, поворачивая за угол дома, он вдруг увидел прямо перед собой Серафиму. Она стояла, слегка облокотившись на стену, и ее лицо в тени казалось особенно бледным. Он остановился, не зная что сказать, и они молчали долгую минуту. Потом она тихо засмеялась, выходя из тени в лунный свет, внимательно вглядываясь ему в лицо.