Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

— За все…

Она спросила насмешливо:

— Сколько?

Варичев опустил руки. Медленно он прошел из угла в угол. Серафима стояла у окошка, в синеватом свете утра. Молча она следила взглядом за ним.

Три дня Варичев неотступно думал об этом: ему придется остаться. Здесь, на пустынном берегу, ему придется прожить еще долгое время. Что же, остаться гостем? Нет! Кто знает, может быть, с этого далекого берега мир открывался перед ним. И здесь, после всех испытаний, он начинает свой настоящий путь?.. Он сказал твердо:

— Нет ли у вас какой-нибудь старой робы, Серафима? Я тоже ведь становлюсь рыбаком.

— Ну, в добрый час, Илюша… в добрый час.

Она прошла к сундуку, открыла его и подала Варичеву такую же синюю, новую, как у Асмолова, робу.

— Это запасная… как будто знала я, что пригодится.

Варичев вышел в другую комнату, быстро сбросил тяжелую шубу Николая. Не о чем больше было раздумывать и жалеть. Он начинал новую жизнь. Словно огромная лестница, высокая и крутая, уходящая до небес, возникла перед ним, и это была первая ступень.

Вечером, вместе с хозяйкой, он спустился к реке. Река была рядом, неширокая, спокойная, в пологих берегах. За острым, далеко выдававшимся вперед мысом светилось море. Близкое, свинцовое, оно поднималось отвесной стеной; легкая черта горизонта едва различимо отделяла его от неба.

Две женщины сидели на бревнах, видимо, дочь и мать, перед сетью, широко раскинутой на траве. Заметив Варичева, они поспешно поднялись, и старшая, худая, морщинистая, в длинном черном капоте и таком же черном платке, похожая на монашку, приложила руки к груди.

— Здравствуйте, Илья Борисыч… выдужали, милый?

— Спасибо, выдужал. Вы даже знаете, как меня зовут?

Бойкая смуглая девушка, с косичками, туго стянутыми лентой, с тяжелыми серьгами в ушах громко засмеялась.

— А как же не знать? Кузнец уже песню играет.

— Какой кузнец?

— Есть у нас такой, — сказала Серафима, показав рукой вверх по реке. — Вон, видите, маленький домик стоит? Кузнец живет там, Андрюша. Гусли у него старинные, лет сто им, наверно… Андрюше тоже около этого…

— Пожалуй, и того больше, — заметила старуха. — Он ведь сам роду своего не помнит. А где ни спроси — везде бывал. Память у него чистая.

Девушка покачала головой.

— На гуслях струна порвалась… Самая тоненькая… Другой такой и не сыщешь.

— Что же он поет? — спросил Илья.

— Как поет! — прошептала старуха. — Про все, что видит, поет… А про тебя, милый, говорит, лучшая песня… И лебедем узывает, и оленем — веселый человек!

— Четыре раза он приходил, — сказала Серафима. — Расспрашивал у Николая. — Она вздохнула. — Только, что может рассказать Николай?

Старуха вытерла краем платка глаза.

— Что уж тут… молчальник он у тебя.

Варичев ничего не сказал. Он только взглянул на Серафиму. Теперь у него была одна мысль — узнать этих людей, их жизнь, их внутренний мир.

Девушка опять засмеялась.

— Зато он добрый. Шаль мне подарил.

— Пойдемте к Андрюше, — предложил Варичев. — Интересно его посмотреть.

Он оперся на руку Серафимы. По тропинке, усыпанной голышами, они поднялись на пригорок, где над кремнистой осыпью темнела избушка кузнеца. Серафима постучала в окошко. Никто не ответил. Они подождали минуту. Варичев оглянулся на поселок — маленький, светлый, теснившийся к реке. Три домика, окруженные сараями, рубленными из сосны, стояли рядом, словно прижавшись друг к другу. Низкие березки поднимались у окон. Досчатая мостовая вела к причалу. Там на высоких, соединенных перекладинами шестах сушились сети.

Ничего больше не было вокруг, только тундра, дымящаяся в закате, и одинокая темная ель на мшистом увале.

— Проснулся? — воскликнула Серафима. — Дядя Андрюша, открой!

Они вошли в горницу, украшенную ветвями березы и ели, с полом, усыпанным вялой душистой травой, и Варичев сразу увидел гусли. Они висели над кроватью на косматой медвежьей шкуре — строй серебряных струн в прямой и строгой оправе. В сторонке, у стола, сидел хозяин. Маленький, сгорбленный старик-чукча. Он поспешно встал из-за стола, отошел в угол, раскинув руки.

— А я ведь ждал вас!.. Вчера еще ждал, право слово!.. — Он говорил на чистом русском языке, лишь немного растягивая слова. И Варичеву сразу показалось, что он умышленно замедлял речь, любовно произносил слова, как бы прислушиваясь к тому, что говорил.

— Ко мне всегда гости заходят. Капитаны заходят, матросы, рыбаки… Чай, может, пить будете?