Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

Впрочем, и это будет лишь начало: вопросов у вас появится значительно больше, а для того, чтобы на них ответить, и чтобы ответить правильно, — мы терпеливо роемся в этой земле.

— Если точнее, — заметил Данила Петрович, — вы как бы уходите в прошлое?

— Да, за ответом…

— И это, наверное, интересно… пребывать в XVII столетии? Знать по именам воевод? Восстанавливать по ниточке их наряды, обстановку, быт?

Она охотно подтвердила:

— И еще как интересно!

— Ну, так оно и есть! — шумно вздохнул Данила Петрович. — Мои наблюдения подтверждаются. Сейчас вы, девушка, убедитесь, что я хитрый дядька и постепенно подхожу к своему главному вопросу. Мне, славная, очень хотелось бы знать, а видны ли оттуда, из XVII века, дела, которые здесь вот, на Тазе, на Пуре, на Оби, происходят? Может, вы, милая, напомните мне, где и когда впервые на земле сибирской нефть из скважины ударила и кто был героем того замечательного денька?

Девушка прямо смотрела на летчика, и в карих ее глазах коротко отразилось удивление, потом меж бровей обозначилась строгая черточка, а губы еле приметно дрогнули.

— Если вы забыли, — мягко сказала она, стараясь сдержать улыбку, — или, быть может, не знали, что ж, постарайтесь запомнить. Есть такой славный товарищ — Семен Урусов. Это он со своей бригадой прошел вблизи поселка Шаим скважину номер шесть. Из нее-то и вырвалась на поверхность первая сибирская нефть. А было это, уважаемый пилот, в июне 1960 года. В общем, у вас, наверное, найдется карта, и я покажу вам в Кондинском районе поселок Шаим…

Данила Петрович опешил — такого ответа от этой девчушки он, конечно, не ожидал.

Поспешно закуривая и стараясь скрыть смущение, он спросил:

— Значит, вы полагаете, что находка в Шаиме заслуга одного человека? Я, например, на этот счет несколько иного мнения.

От девушки не укрылось его смущение, но она улыбнулась ему, и в тоне ее голоса неожиданно прозвучала уверенная нотка старшей:

— Да, в этом вы, конечно, правы. Я могла бы назвать вам много имен… Юрий Георгиевич Эрвье, Алексей Сергеевич Барсуков, Юрий Петрович Баталин, Дмитрий Иванович Коротчаев… Андрей Алексеевич Трофимук…

Данила Петрович потешно вскинул руки и прислонился плечом к стене раскопа.

— Сдаюсь… Но, сделайте милость, славная… как вы заучили столько имен?

И опять в ее голосе отчетливо слышалась интонация старшей:

— Если это имя первооткрывателя, его и не нужно заучивать — оно «запишется» в памяти и само. Разве вы удивитесь, если я назову Прончищева, Челюскина, Беринга, братьев Лаптевых? Или физиков нашего времени — Курчатова, Королева?..

— А… ваша бусинка? — вдруг весело и громко вспомнил Данила Петрович. — Да, понимаю!

Движением мягким и настойчивым он отобрал у девушки платок, осторожно развернул его и положил голубое зернышко на ладонь.

— Крупица далекого времени. Быть может, свидетельница дел отважных? А сколько в ней небесной голубизны!..

И внешне грубоватый крепыш пилот осторожно и медленно приподнял бусинку на ладони, и она сверкнула в луче солнца пронзительно-голубым огоньком.

Обь у Салехарда — великанище. Ее не с чем сравнить — она вне сравнений. Даже громадина моря не оставляет такого ощущения целенаправленной силы, как эта, прохваченная водоворотами, кипящими бурунами, крутыми завихрениями течений, поистине великая река.

Когда сильный скоростной катер, оставив за кормой дощатые причалы Салехарда, мчит, минуя низкие острова, через пропаханную ветром, звонкую, разноголосую стремнину к дальнему новому городу на взгорках левого берега — Лабытнанги, эта сила движения взмыленного серого потока, которому как будто и правда нет ни конца ни края, неизъяснимо и властно тревожит душу, и захватывает, и восхищает.

— Ой, река!.. — произносит чуточку нараспев молодая рослая сибирячка, подставляя ветру смуглое лицо.

— Обь — кормилица, раскрасавица, — говорит пожилой, кряжистый, седой рыбак, — нынче, смотри, совсем спокойная. А бывает, однако, и сердитая… Ух, какая она бывает!

Кто-то весело цитирует строчку песенки:

— Хороши вечера на Оби…

Я смотрю на часы — так долго здесь тянется легкое, светлое предвечерье! Стрелка, впрочем, замерла на цифре 2, и, озадаченный, я сверяю время у капитана и никак не могу поверить, что уже, как оказывается, два часа ночи.

Молодой капитан — и не суровый, не угрюмый, в общем, не традиционный, а веселый и общительный — шутя напоминает, что наше судно следует прямо по «обручику», то есть по линии Полярного круга, а в летнюю пору в этих местах утро не отличить от вечера, а день от ночи.