Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

Неприметные, быстротечные минуты! Постепенно они сложились в напряженные трудовые часы. А главное, что каждый мастеровой (тоже постепенно) проникся чувством ответственности за свое конкретное, повседневное дело, за место в небольшом, но сплоченном коллективе. И как-то произошло само собой и никого из товарищей Павла Сергеевича не удивило, что бригада, которая забивала за месяц семь шпунтов, стала забивать такие же семь шпунтов… за смену!

К большому костру, у которого, закончив беспокойную вахту, отдыхала бригада, однажды из тундры пришли двое кочевников-хантов Иван Тайберн и Николай Ного.

— Однако, начальник, — потоптавшись на месте и глядя куда-то в сторону, робко заговорил Ного, — мы пришли к тебе становиться на работу. Мы знаем, что ты строишь большую стенку, чтобы здесь могли причаливать корабли, и ты это хорошо придумал, начальник.

Макаренко поближе подвел их к огню, указал место на колоде, налил по кружке душистого чая — наилучшего угощения в тундре.

— Вы тоже, товарищи, умно решили — прийти на строительство и попросить работу, — сказал он, присаживаясь рядом с гостями. — Конечно, придется немного поучиться, но мы вам поможем, и все будет хорошо.

— Ты напиши, однако, об этом в Москву, начальник, — деловито заметил Тайберн. — Мы привезем сюда свои семьи и тоже будем жить в деревянном доме. Ты и об этом напиши в Москву…

…В песенке верно сказано: хороши они, вечера на Оби. Удивительны эти вечера, бесконечные, ясные, полные тихого света. И сказочна живая громадина река, расплеснутая до горизонта, и осязаема ее беспокойная сила, вертящая водовороты, упрямо роющая берега.

Потеряв счет времени — утро ли, ночь ли? — я медленно шел отлогой отмелью вдоль Оби, улавливая в свежем, наичистейшем воздухе привкус смолистого дымка и одновременно различая словно бы отзвуки голосов.

На отмели громоздились черные, разлапистые, косматые от водорослей коряги, занесенные сюда в паводок нивесть из каких таежных дебрей. Была среди них коряга, ну в точности купающийся лось, — огромные, прекрасные рога над гордой головой, приподнятой над волнами. Другая была похожа на медведя: встал бурый Мишка на задние лапы, да так и застыл у омута. С третьей, похожей на древнюю ладью, полузатонувшую в реке, я долго наблюдал за глубинными струями течения, как они выгрызали на дне песчинки, перекатывали их и кружили.

Время от времени там, в беспокойной глубине, гневно поблескивал и перемещался какой-то таинственный камешек, и я не сразу догадался, что это, возможно, рыбий глаз, холодный и любопытный, а ведь здесь-то они и простирались, раздольные владения нельмы и муксуна, шокура и сырка, осетра, сига и стерляди, язя и окуня.

Сквозь шорох, и плеск, и клекот реки мне время от времени снова чудились голоса, и, напрягая слух, я уловил мотив песни. Песня! Она приближалась. Будто сама речная ширь порождала ее и несла над собой, и тонкие ветки стланика, склоненные над водой, замерли, прислушиваясь, и слабое дыхание ветра затаилось.

Я помнил ее, эту песню моей далекой Украины, знакомую еще с босоногого детства: она и в ту давнюю пору, на зорьке жизни, властно брала за сердце и захлестывала его до краев смутной тревогой, безотчетным томлением желаний, первым пробуждением мечты… Слаженные, созвучные, сильные голоса приближались, и я уже отчетливо различал слова:

В ту минуту мне ясно увиделся на ближнем взгорке, над притихшим и сизым простором реки, рослый, плечистый юноша, с обнаженными до локтей натруженными руками, с прямым и задумчивым взглядом зорких глаз… Он стоял неподвижно, упрямый, уверенный, прокаленный солнцем бесконечных дорог, и смотрел на Север, в тот извечно манящий край, куда великая Обь-река уносила свою неиссякаемую громадину.

Я узнал его тотчас, современного землепроходца, неустанного искателя, труженика и романтика: это он «со товарищи» еще совсем недавно протянул сюда, на первозданный берег, через трясины, тундру, тайгу, через заснеженные высоты полярного Урала мощную железнодорожную магистраль.

Это он «со товарищи» прослушал, простучал немерянные просторы земли тюменской.

Здесь, на пониженном выступе берега, где только малая группа деревьев — семь лиственниц, или, по-хантски, лабытнанги, — была для кочевников единственной приметой в пути, он построил большой современный город и развернул строительство мощного порта, к причалам которого будут швартоваться не одни лишь речные, но и океанские суда.