Александр Чаковский - Невеста

Хочу сказать вам, верьте в Володю Харламова!

Да, теперь я убежден, что направлять его в колонию не следовало. Разумеется, его надо было наказать — ведь парня он все-таки сбил. Но меру наказания для него избрали неправильно!

Мне стоило больших трудов получить у Володи ваш адрес. Но, как видите, я его все-таки получил. Значит, Володя мне верит. Я снова прошу Вас, больше того, я требую, Валя, — позвольте мне называть вас так, — чтобы вы верили Владимиру Харламову. Он достоин этого. Вот и все. Крепко жму вашу руку. Юрий Фомин».

— Наверное, вы удивились, узнав, что я просил вас зайти, — сказал Комаров, когда они уже сидели друг против друга у письменного стола, — очевидно, подумали, что вдруг понадобилось от меня секретарю обкома? Ведь так?

— Нет, — просто ответила Валя, — я знала, зачем вы меня вызвали.

— Ну, — улыбнулся Комаров, — во-первых, я вас не вызвал, а пригласил… Так зачем же, по-вашему?

— Будете… уговаривать, или требовать, — поправилась она и добавила: — Я знаю, вас ведь отец просил. Он не любит Володю.

— Не такой уж я податливый на уговоры человек, — по-прежнему с улыбкой ответил Комаров, — хотя просьба отца обычно дело серьезное… Вот что, Валя, — продолжал он, и улыбка исчезла с его лица, — давайте договоримся с самого начала: уговаривать я не собираюсь, а требовать… требовать не имею права. По крайней мере, в данном случае. Хочу просто поговорить. Если вы знаете о чем — что ж, тем лучше.

Валя молчала.

— Так вот, — продолжал Комаров, — Ваш отец очень обеспокоен. Ему кажется, что вы сделали неправильный выбор…

— Скажите, товарищ Комаров, — сузив глаза, спросила Валя, — это в порядке вещей — если девушка делает неправильный выбор, то ее вызывают… то есть приглашают к секретарю обкома партии?

— Разумеется, нет, — несколько смущенно ответил Комаров. — Не скрою, в данном случае у меня есть… причина.

— Какая? — все тем же наступательным тоном спросила Валя.

— Мы вернемся к ней позже. А пока давайте поговорим. Просто поговорим, если не возражаете. Идет? Итак, вы любите Володю Харламова… Вы активно выступили в его защиту. Верно? Вы — комсомолка?

— Да.

— Вот и давайте поговорим, как… коммунисты. Наш разговор может быть очень коротким. Скажите, почему вы решили защищать Харламова? Вы можете мне ответить, что это вопрос личный. И разговор будет закончен. Вторгаться в область чувств я, естественно, не имею права. Итак?..

— Нет, не только… личный…

Он приподнял брови.

— Конечно, я люблю Володю, — без тени смущения сказала она. — Если бы вы задали мне свой вопрос… раньше, я бы ответила вам: «Да, это касается только нас с Володей».

— А теперь?

— Теперь… — Она покачала головой. — Нет, теперь мне кажется, что не только. Вы знаете… я, наверное, сама пришла бы к вам. Если бы меня допустили…

— Вот как?

— Мне кажется, — задумчиво произнесла Валя, — это теперь уже не мой личный вопрос… Нет, сейчас все стало иначе… Я много думала об этом…

— Интересно, что же вы думали?

— Борис Васильевич, вы, наверное, знаете о Володе только со слов папы? Но он не прав. Все началось там, в зале суда. Я слушала ответы Володи и понимала: что-то с ним произошло. Я знала, он всегда был резким и… неуравновешенным, что ли… Но он никогда, — поверьте мне, — никогда не говорил неправду! Несправедливость, нечестность всегда возмущали его. И мне захотелось узнать, понять, что с ним случилось. Когда я начала это выяснять, мне показалось: все дело для меня только в Володе и, кроме него, меня ничто не интересует…

— А потом?

— Потом многое переменилось… Борис Васильевич, вот вы спросили — комсомолка ли я? Да, я еще в школе вступила. Только тогда я как-то не думала ни о чем. Ребята вступали, и я тоже… А теперь все стало куда сложнее. Непонятно я говорю?

— Нет, нет, продолжайте.

— Я вдруг почувствовала, что должна, обязана бороться за Володю. Пыталась объяснить все это отцу… Только он… не верит. А потом встретилась с одним человеком, он уже старый, в партии — много лет… Он мне сказал, за правду надо бороться… И я начала понимать, что это те слова, которые мне нужны. И сделалось легче. И кто бы сейчас ни сказал, даже вы, что надо все бросить, я уже не смогу иначе. Теперь — уже не могу…

— Почему именно «теперь»?

— Потому что встретила много хороших людей. Поняла, как дорога им правда, справедливость, честность. Знаете, я шла к вам и думала: неужели он, секретарь обкома, будет уговаривать меня отступиться? Теперь, когда я уже почти добилась справедливости?