Александр Чаковский - Невеста

— Я все время думаю об этом, — спокойно и, видимо, нисколько не обижаясь на резкий тон Волобуева, ответил Митрохин. — Но я ничего не знал ни о каком письме. В отделе кадров мне сообщили, что вы вызывали Харламова дважды. О письме же я узнал только сейчас. От вас. Поставьте себя на мое место: разве вы не спросили бы о его содержании?

«Идиот, совершеннейший идиот! — мысленно обругал себя Волобуев. — Сам поставил себе ловушку и полез в нее!» Но отступать было поздно. Если бы начальника отдела кадров вызвали куда-нибудь и спросили об этом письме, он наверняка выложил все, что ему известно. Кроме того, существует все-таки и сам Харламов. Пусть и далеко, но существует…

— Я снова погорячился, — извиняющимся тоном сказал Волобуев, — обидно все-таки… Так вот о письме. В нем содержалась прямая клевета на движение за коммунистический труд. Харламов был всем и вся недоволен…

— Он требовал что-нибудь для себя лично?

— Личные интересы всегда маскируются в таких случаях интересами общества, — ответил Волобуев. — Харламов утверждал, что все кругом рвачи и стяжатели…

— У вас сохранилось это письмо?

— Харламову стало стыдно, и он разорвал его. На моих глазах.

Наступило молчание.

— Антон Григорьевич, — мягко сказал Волобуев, — мы уже потратили на этого Харламова целый час. Я подробно и… как бы это сказать… безропотно отвечал на ваши вопросы, хотя некоторые из них, не скрою, обижали меня. А ведь дело-то, по правде говоря, яснее ясного. Может быть, вам кажется, что между поведением Харламова на стройке и его преступлением нет прямой связи? Есть! — убежденно воскликнул Волобуев. — Вы спросите, какая? Безответственность! Наплевательское отношение к своим поступкам! Вот вам и все.

Волобуев удовлетворенно откинулся на спинку кресла.

— Что ж, Иннокентий Гаврилович, — как бы в раздумье произнес Митрохин, — все, что вы сказали, на первый взгляд выглядит очень убедительно. Но, к сожалению, вы не упомянули о самом главном. Очень многое в судьбе Харламова зависело от вас. Мне тяжело говорить это, но в том, что он оказался в тюрьме, я вижу и вашу вину. Таков мой вывод.

Митрохин замолчал. Он ждал взрыва возмущения. Волобуев должен был ударить кулаком по столу, закричать, может быть, выгнать его из кабинета…

Но Волобуев молчал. Глаза его были сощурены, на лице играла усмешка.

— Вы обманули меня, уважаемый Антон Григорьевич, — тихо сказал он.

— Обманул? — удивленно переспросил Митрохин.

— Прикинулись овечкой! Разыграли из себя сердобольного старичка! Почему вы сразу не признались, что пришли ко мне с поручением?

— От кого?!

— Не знаю, какое у вас в кармане удостоверение. Прокуратуры, партконтроля, редакции… Зачем вам понадобилась вся эта маскировка? Думаете, нашли дурака, который поверит, что вы затеяли все это просто так? От нечего делать?

— Уверяю вас, товарищ Волобуев, вы ошибаетесь, — воскликнул Митрохин, не понимая, иронизирует Волобуев или говорит серьезно, — у меня нет никаких полномочий, даю вам слово!

— Ах, даете слово? Хорошо, — медленно, сквозь зубы процедил Волобуев. — Тогда у меня вопрос: подумали ли вы о себе, прежде чем предъявлять мне, Волобуеву, такие обвинения?

— Нет, — тихо ответил Митрохин, — я думал только о Харламове. Боюсь, что сейчас он уже не верит в то, что на свете существует правда.

— Ради этого типа вы отказываете в доверии другим, кому люди доверили очень многое…

— Вы имеете в виду себя? Но посты не могут приниматься во внимание, когда решаются судьбы.

— Что же должно приниматься во внимание?

— Закон. В самом широком смысле этого слова. Коммунистические, нравственные критерии. Существо дела. Вот что должно приниматься во внимание. Ход ваших рассуждений мне ясен. С одной стороны вы, Иннокентий Гаврилович, начальник большой стройки, человек, которого знают в Москве… Глыба! С другой — никому не известный, задерганный, взбалмошный парень. Пылинка! Что изменится в мире, если исчезнет пылинка? Если же толкнуть глыбу, может произойти обвал. Ведь так?

— Смешно! Вся моя жизнь целиком связана с последним десятилетием. Что вы делаете из меня какого-то служителя собственного культа!

Волобуев встал. Он понял: дальнейший разговор с этим проклятым стариком бесполезен. О, с каким удовольствием он дал бы сейчас себе волю и выгнал бы, вытолкал взашей эту старую песочницу!..

Надо немедленно принять меры. Поехать в обком, к Комарову. Речь идет о репутации строительства. Пусть он поймет, на что замахивается этот Митрохин.