Якуб Колас - На росстанях

Вошла матушка. На лице у нее светилась приветливая улыбка. Поздоровалась, села и, обратившись к Лобановичу, спросила:

— Были у писаря? Ну, как вы находите его дочерей?

— Признаться, я и не разглядел их, мы очень мало были там.

— А правда, Саша хорошенькая?

Отец Кирилл поморщился и махнул рукой. Лобанович ответил:

— Ничего себе девушка.

— Вот видите! Жалко только, что вы от нас далеко, а то зачастили бы к Алеське.

— Разве здесь некому этим делом заняться? Вот мой коллега, например.

Соханюк и батюшка засмеялись.

— Нет, я уж совсем не пользуюсь там благосклонностью, слава богу.

Отец Кирилл засмеялся еще громче.

— Наш учитель говорит: "Не на такого простака напали!" — сказал он.

— Кроме того, я слышал, что у нее есть жених.

— Мало ли на свете дураков, — снова добавил отец Кирилл.

Матушка гнула свою линию.

— Ну так что же? Разве женихам свинью не подкладывают?

— Это было бы не по-христиански.

— Зато по-кавалерски.

— С полицией иметь дело небезопасно, — заметил отец Кирилл.

— Глушь там у вас, наставничек!

— Все вы, господа, в глуши живете, а глуши боитесь. И в глуши люди живут. Мне, матушка, даже нравится такая глушь.

— Правда, у пана подловчего дочки подрастают, — продолжала матушка все о своем, — и, говорят, старшая очень красивая, уже совсем барышней выглядит.

— Не знаю, не был у них.

— Что это вы так мало паненками интересуетесь? О, хитрите вы, наставничек!

— Есть чем интересоваться, — снова буркнул отец Кирилл.

Матушка встала, взяла папиросы, сама закурила и предложила гостям. Отец Кирилл не курил, но любил набивать папиросы и теперь взялся за эту работу.

В комнату вошла служанка-полешучка, крепкая, краснощекая девушка.

— К вам, батюшка, Апанас Коваль пришел, просит больную причастить.

— Кто у него болен?

— Женка.

— Скажи, сейчас иду, — сказал отец Кирилл. — Я скоро вернусь, здесь близко, а вы, пожалуйста, обождите меня, — обратился он к гостям.

Отец Кирилл надел теплую рясу, взял крест и все необходимые вещи и вышел.

— Эх, поповская служба! — вздохнула матушка. — Даже и отдохнуть некогда. А он слабый, больной, еле ноги таскает. Народ у нас, наставничек, грубый, дикий. Вот ваши, наставничек (слово "наставничек" матушка произносила как ласкательное от "наставник" — учитель), тельшинцы совсем другие люди. А наших вам никто не похвалит. Вы знаете, что у нас произошло? Отец Кирилл — это уже года два тому назад — был на сенокосе. Раскидал сено, сушит. А мимо едет один наш — есть здесь такой грубиян — прямо по батюшкиному сену. Отец Кирилл и говорит: "Или тебе дороги нет, или не можешь объехать, что ты по сену с конем прешься?" А тот, ни слова не говоря, схватил батюшку за волосы и давай таскать! Приходит мой батюшка, как глянула на него, — а у него космы повыдраны! Так и лезут, так и лезут!

Матушка рассказывала об этом просто, даже с каким-то юмором.

— Народ наш, надо сказать правду, грубый, дикий. Одного только урядника и боятся, одного его и уважают. А кто уж лучше может угодить им, как не отец Кирилл? — продолжала матушка. — И землю им отдал, и сенокос, и лекарства дает, и добрым словом помогает. Никогда ни в чем им не отказывает.

Через полчаса вернулся отец Кирилл, усталый и хмурый.

— Ну как же их, гадов, не ругать! — гневно проговорил он. — Черт знает чем кормят больную. И говоришь им, приказываешь — нет, свое делают! А грязь!.. Свиньи, свиньи!

Немного успокоившись, отец Кирилл сказал тихонько матушке:

— Пошли ты ей с Параской чего-нибудь.

— А все-таки, отец Кирилл, вы намного лучше тех, кто говорит о народе высокие слова.

Отец Кирилл махнул рукою.

— Вот что, други, будем обедать.

Деревянная стена отделяла квартиру Лобановича от классной комнаты, и, чтоб попасть в нее, нужно было только открыть низенькую дверь. Как только рассвело и взошло солнце, начали собираться ученики. Каждый их шаг, каждое движение и слово слышны были в квартире учителя.

Еще вчера прошел староста Роман Круглый по деревне, приказывая крестьянам посылать в школу детей. То одному, то другому, встретившись на улице, староста говорил:

— Посылайте завтра детей в школу!

При этом он делал важную мину и принимал начальнический вид. Его красный кожух с широким, как заслонка, воротником появлялся в разных мостах улицы. В тех случаях, когда нужные старосте лица не встречались, он подходил к окну, стучал пальцами в стекло.

— Гей, Кондрат! Поди-ка сюда!