Василий Гроссман - Годы войны

Записные книжки Гроссмана — это и лирика, и эпос, и летопись, они дают возможность узнать честную «деловую» правду о войне, ее светлых и черных, горьких и радостных, трагичных и сдобренных солдатской шуткой страницах.

Интересны его беседы с самыми разными людьми войны — в этих беседах предстают и душа рассказывающего, и душевный отклик записывающего (поэтому так часты авторские «вкрапления» в текст бесед). И сколь многое открывается нам в перекрестии сообщаемого факта и его писательского восприятия в разговорах с командующим фронтом А. И. Еременко и летчиком Королем, генералом В. И. Чуйковым и сержантом Брысиным, командиром противотанковой бригады Чеволой и снайпером Солодких!

Мельком услышанная в Сталинграде фраза «Боец сказал, есть все: и хлеб, и обед, да не до еды…», сопровожденная фразой очеркиста: «Гуртьев любил и уважал своих людей, и знал он — когда солдату „не кушается“, то уж крепко, по-настоящему тяжело ему» сразу создает человечную тональность очерка о страшном аде сталинградской обороны. А из записи о том, что на Мамаевом кургане минометчики любят слушать пластинку с бетховенской «Ирландской застольной», возник великолепный финал очерка «Сталинградское войско», где под слова «Миледи смерть, мы просим вас за дверью обождать» в памяти писателя проходят картины и герои сталинградской эпопеи.

Из таких записей, из таких бесед вырастали и замечательные портретные очерки о героях войны — от очерка о снайпере «Глазами Чехова» до очерка «Советский офицер» о командующем танковым соединением генерале А. X. Бабаджаняне. А как много узнаем мы о знаменитых сталинградских комдивах А. И. Родимцеве, Л. Н. Гуртьеве, И. И. Людникове и других!

Но Гроссман не только хорошо исполнял свой журналистский долг. В нем горела, не угасая, творческая страсть прозаика, потрясенного и воодушевленного тем, что познал он на войне. За два месяца, отпущенных ему редакцией «Красной звезды», он создает первую значительную советскую повесть периода войны «Народ бессмертен», печатавшуюся в восемнадцати номерах газеты в июле — августе 1942 года. Сюжет повести опирался на запись беседы в сентябре 1941 года с полковым комиссаром Н. А. Шляпиным, выведшим из окружения воинскую часть. Вошла в повесть и потрясшая Гроссмана в августе 41-го картина гибели Гомеля от бомбежки и пожаров. Кратко помянутое в записной книжке для памяти впечатление от взгляда смертельно раненой коровы преобразовалось в удивительный символ уничтожаемого города: «Темный, плачущий, полный муки зрачок лошади, словно кристальное живое зеркало, вобрал в себя пламя горящих домов, дым, клубящийся в воздухе, светящиеся, раскаленные развалины и этот лес тонких, высоких печных труб, который рос, рос на месте исчезавших в пламени домов.

И внезапно Богарев подумал, что и он вобрал в себя всю ночную гибель мирного старинного города».

И последняя дневниковая запись — о берлинском зоологическом саде и стороже обезьянника — подвигла писателя в 1955 году на замечательный рассказ «Тиргартен», поведавший о несовместимости насилия и жизни, о неутихающем стремлении всего живого к свободе.

Множество записей — своего рода зарубок опаленной памяти — обогатили дилогию «За правое дело» и «Жизнь и судьба».

Прообразом одного из главных героев «За правое дело» — солдата Вавилова послужили записи беседы с красноармейцем Иваном Канаевым и сапером Власовым. А картина, завершающая судьбу еще одного из героев — летчика Викторова, сбитого над Сталинградом, была почти дословно перенесена из, казалось бы, мимолетной записи: «Всю ночь лежал мертвый летчик на снежном холме — был большой мороз, и звезды светили очень ярко. А на рассвете холм стал совершенно розовый, и летчик лежал на розовом холме. Потом подула поземка, и тело стало заносить снегом».

Перешли из записей сначала в очерк «Волга — Сталинград» артиллеристы Саркисьян и Скакун (в романе — Свистун), чьи тяжелые минометы и зенитные орудия первыми встретили и в смертельном бою задержали внезапно прорвавшиеся к Сталинграду фашистские танки. Одним из героев романа стал и генерал Н. И. Крылов, которому выпало на долю быть начальником штаба войск обороны сначала в Одессе, затем в Севастополе и, наконец, в Сталинграде.

Перешла из записных книжек в роман гордая фраза сталинградской беженки: «Мы оскорбленные, но не униженные». А самым, может быть, драгоценным свидетельством обороны Сталинграда стало для Гроссмана донесение командира роты Колаганова. Это донесение Гроссман выпросил в штабе полка и всю войну держал в своей полевой сумке, как ценнейший документ. Он привел это донесение в очерке «Царицын — Сталинград», а затем оно было «отдано» в романе «За правое дело» лейтенанту Ковалеву, одному из героев обороны Сталинградского вокзала — той знаменитой обороны, где погибли все бойцы, но никто не сдался, не отступил. Так на долгие годы, пока будет жить дилогия Гроссмана, останется в памяти людей подлинная клятва сталинградца: «Пока будет жив командир роты, ни одна фашистская блядь не пройдет».