Андрей Дугинец - Стоход

— Теперь мне все ясно.

— Обо мне забудьте. Придет время, я сам вас найду.

Весть о том, что Красная Армия выступила на защиту западных украинцев и белорусов от фашистов, за полдня облетела не только села, но и самые глухие хутора Полесья.

На улице Морочны появилась новая, непривычно веселая и задорная песня. Вечерами, проходя мимо комендатуры, парни и девчата вызывающе громко, да еще по-русски, пели про девушку Катюшу. Комендант стоял на крыльце. Слышал, но ничего не предпринимал: теперь было не до того.

Только Гриша не знал, что происходит в мире. После первого допроса прошло много времени, а его больше не вызывали и не пускали к нему ни мать, ни деда. «Нет денег, чтобы дать полицаю», — думал он с горечью и, конечно, не подозревал, что дед его в этот день ел щи из красноармейского котелка и рассказывал, как он когда-то защищал Порт-Артур. Наконец комендант вызвал Гришу к себе и молча, глазами указал дежурному полицаю на кольцо, ввинченное в пол на середине кабинета. Это было толстое, как огромный бублик, железное кольцо, устроенное специально для того, чтобы привязывать арестованных для пытки. Дежурил Левка Гиря. Он одной рукой подтащил Гришу к месту пытки, положил на спину и прикрутил голову к кольцу так туго, как умел делать только он. Связал руки и ноги. Потом не спеша сходил за бутылкой с уксусом.

Гриша лежал молча: ослаб от страха так, что не владел ни руками, ни ногами, ни голосом.

— Пане коменданте, дозволите начинать? — спросил Левка.

— Бардзо проше, — кивнул Красовский. — Дайте ему и за деда…

«За деда? — мысленно повторил Гриша. — Что с дедушкой? Неужели и его забрали?»

Ловким, заученным движением Левка влил в ноздри арестанта половину бутылки крепкого уксуса. Гриша дико закричал. Начал извиваться всем телом, но встать не мог. Ноги были связаны, а голову держало кольцо.

— Уксуса не жалеть! — пробегая глазами бумаги, заметил комендант, полицейскому.

— Пшепроше, пане коменданте, уксус ему мало поможет, — браво козырнул и щелкнул каблуками Гиря.

— А что ж ему больше по душе? — не отрываясь от бумаг, спросил Красовский.

— Он любит играть на гармошке, бардзо проше папа коменданта. Так я бы попробовал отучить его от этого увлечения.

— Как это? — удивился комендант.

— Змею можно даже за пазуху посадить, если вырвать у нее жало, — загадочно ответил полицай. И вдруг изо всей силы ударил тяжелой резиновой дубинкой по пальцам лежавшей на полу правой руки юноши.

Тот глухо застонал и умолк, потеряв сознание.

— Не бойтесь, пане коменданте, не убил, — сказал полицай, заметив недоумение видавшего виды Красовского. — Больше он играть теми пальцами не сможет.

— Ты мастер, Гиря. Далеко пошел бы, если бы…

Позвонил телефон. Комендант два раза сказал «да». Потом привскочил как ошпаренный и протянул:

— Да-а?

Бросил трубку так, что она не попала на аппарат, а упала на пол, и убежал. На пороге он уронил свой шарф. Догадавшись, что случилось что-то страшное, Гиря поднял большой шерстяной шарф, равнодушно посмотрел на стонущего и все еще вздрагивающего паренька и заткнул ему рот шарфом.

Сосредоточенно о чем-то думая, взял винтовку коменданта, порылся в его столе и вышел. Закрыв кабинет на два оборота, он забросил ключи в бурьян.

На улице быстро темнело, хотя день только начинался. Из-за леса надвигалась тяжелая иссиня-черная туча. От этой тучи пахло гарью и вместе с тем веяло холодным зловещим ветерком. Где-то прогромыхал гром, точно пробовал силу. Чувствовалось, что с треском и грохотом он разразится именно здесь, над Морочной.

Комендант, согнувшись, маленький, жалкий, бежал и посматривал на небо так, будто бы эта туча пугала его больше всего на свете. Жена позвонила, что приехал комендант семиховической полиции и надо скорее бежать, потому что все уже выехали из Морочны. Еще далеко от дома, на середине улицы, Красовский увидел скачущую пару лошадей, запряженных в бричку, на которой сидели его жена с дочерью и друг детства — комендант из Семихович.

— Садись, — придержав лошадей, крикнул он. — Красная Армия уже форсирует Стоход!

Красовский упал в бричку, и кони понеслись. Следом за ними из разных дворов выскакивали пары и тройки.

Крестьяне молча смотрели на это внезапное бегство панов и еще не знали, как на это реагировать.

Лишь возле раскрытой хаты Сибиряка стояла куча мужиков посмелее. Среди них был и Крысолов со своим неразлучным чертом в зубах. Каждую подводу беглецов Крысолов провожал едкими насмешками. Мужики хохотали, и громче всех покатывался празднично одетый, обутый в сапоги Сюсько. Сюда же подошли и хуторяне Иван Гиря и Тарасюк, одетые, против обыкновения, в какое-то грязное рванье, в постолах.