Андрей Дугинец - Стоход

Осмотревшись в плохо освещенной комнате и заметив Крысолова, Гриша поздоровался. Поставил возле печки корзину с вьюнами. Сел на пороге и начал снимать мокрые постолы.

— Грыць, переобуйся в белые онучи, после ужина отнесешь сапоги…

— Учителю? — обрадовался Гриша и сразу же мысленно увидел гармошку: «Висит где-нибудь в углу и никто на ней не играет по целым дням».

— Ну что ж, Иван Петрович, снимай свой чоботок, — закончив сапог учителя, сказал дед Конон гостю.

Иван Петрович не спеша вынул из зубов чертика и, постучав блестящей, отполированной трубкой по подошве сапога, выбил пепел и остатки табака, потом старательно продул. Так же не спеша спрятал в карман куртки. И лишь после этого разулся и подал сапог.

— Вот тут где-то протекает, — показал он в том месте, где голенище сходится с задником. — На болоте проколол и домой пришел с мокрой пяткой. Хорошо, хоть пальцы остались сухими.

— Э-э, Иван Петрович, ты только раз подмочил себе пятку… А наши ноги до самых коленей не просыхают ни весной, ни летом, ни осенью.

Крысолов после графа был единственным человеком в округе, который ходил по болотам не в лаптях, а в добротных, специально для этого пошитых сапогах. С ружьем и некрасивой на вид пятнистой собакой он исходил все окрестные леса и болота. Оттого-то и здоровый как медведь. Да куда там медведю! У того только сила. А этот и сильный, и ловкий, и умный. А что хитрый, так сам секвестратор позавидует… Охотится он не только днем, но и ночью. И все это не от жадности к дичи. Нет. Из того, что настреляет, большую долю отдает вечно голодающим графским батракам. А диких кабанов, которые попадаются ему чаще, чем другим охотникам, целиком отдает на деревню. Да он вообще очень смелый. Часто даже в присутствии приказчика высмеивает графа и порядки в его владениях. За это больше всего и любят Крысолова мужики всей округи.

За починку сапога Иван Петрович отвалил целый злот. И на выздоровление добавил деду еще горсть мелочи.

— Э-э-эх, Иван Петрович, — вздохнул Багно. — Если б каждую неделю так зарабатывать, я и горюшка не знал бы. А то у кого ж тут сапоги? Нечего сапожнику делать в нашем краю. Вот в Сибири…

Крысолов уже знал, что сейчас дед начнет рассказывать о Сибири, распрощался и ушел. Как только он вышел, Гриша тут же выскочил, будто бы затем, чтоб выбросить старые постолы. Во дворе он пристал к Крысолову:

— Иван Петрович, скажите мне правду, папка погиб за политику?

Крысолов остановился и начал набивать свою трубку, стараясь угадать, какой ответ хотел бы слышать этот юноша. Закурив, он спросил:

— Ну, а сам-то ты как считаешь?

— Конечно за политику. Он всегда ненавидел панов. — И, понизив голос, Гриша добавил: — Как и вы…

— Да, он пострадал за правое дело, — кивнул дымящейся трубкой Крысолов. — Но ты больше ни с кем об этом не говори. Жди. Набирай силу! — И, хлопнув по плечу, бодро добавил: — Смотри вперед!

Когда Гриша вбежал в хату, на столе уже стояла ночевка — длинное, почерневшее и потрескавшееся во многих местах корытце, выдолбленное из березы.

Таких ночовок в хозяйстве каждой морочанки наберется десяток. Они все похожи на обыкновенные корыта, только одни меньше, другие больше. В одних едят, в других тесто месят. Большие ночевки служат для стирки белья. А в тех, что выдолблены из целой колоды, поят и кормят скот. Форма этой неуклюжей посуды нисколько не смущает полешуков, и они ставят ее на стол рядом с фарфоровой тарелкой.

Вывалив из глиняного горшка в ночевку картошку в мундире, Оляна принесла черную деревянную солонку с рыжей, пахнущей рыбой солью и положила пучок зеленых перьев лука.

— Соскучился я по кислому молоку… С беленькой чищеной картошкой бы, — снимая кожуру с картошки, вздохнул Гриша.

— Про молоко забывай, — ответила мать, — а чистить картошку нам теперь тоже нельзя: очистки будут пропадать. Нету нашего поросючка.

Конон Захарович не терпел разговоров за едой. Но сегодня не сделал ни одного замечания: сосредоточенно о чем-то думал. А когда ужин подошел к концу, дед тихо, будто продолжая давно начатую беседу, сказал Грише:

— Нету нам счастья на земле. Совсем нету… Мне с самого начала не везло. Отцу твоему не было удачи. А тебе и вовсе не видать никакого пути…

— Что ж теперь делать! — вздохнула мать. — Такая наша доля.

— Все на долю! За ремесло надо браться. В город ему дорога. Там его доля!

— Кто ж его теперь отпустит?

— И спрашивать никого не стану. Коров за него буду пасти я. А он пускай идет, ищет свое счастье. Иван Петрович советует на лесоразработки… Вот понесешь учителю сапоги, посоветуйся еще и с ним.