Мария Костоглодова - Это было только вчера...

Игорь открыл глаза:

— Папа, ты уже на работу?

— Да, сын, скоро.

— Уй, а мне надо к Лешке Уварову. Нам пионервожатая дело поручила. Как я забыл?

Он быстро пересек двор и скрылся в подъезде, где жил Лешка Уваров.

В передней звякнул звонок. Звякнул и захлебнулся. Модест Аверьянович и Юлия Андреевна одновременно вышли.

— Кто в такую рань?

Оба, словно предчувствуя неладное, пошли открывать. Оба, открыв, испуганно переглянулись. На пороге стояла Маргарита. Она была в пестром открытом платье, ее светлые волосы, беспорядочно сколотые шпильками, грозились вот-вот рассыпаться, в одной руке она держала чемодан, другую протянула к открывшим ей людям, словно прося их не захлопывать дверь, впустить ее и выслушать.

Модест Аверьянович переводил растерянный взгляд со смертельно бледного лица Юлии Андреевны на протянутую руку Маргариты, и ему захотелось убежать, не быть ни участником, ни свидетелем того, что должно сейчас разыграться.

— Входите, — деревянными губами произнесла Юлия Андреевна.

— Я за Игорем, — прошептала Маргарита, переступая порог. — Ты отдашь мне его, Модест? Такие события… Раньше я не просила, вернее, не настаивала… Я уезжаю в Казахстан. Буду держать тебя в курсе каждого его шага. Ты должен пойти мне навстречу. Я так исстрадалась, Модест, за эти годы… столько слез пролила.

Сущенко молчал.

— Что же мы стоим в коридоре!? — с отчаянной храбростью воскликнула Юлия Андреевна и первая пошла в комнату, приглашая тех двоих либо последовать за ней, либо договорить без нее все, что близко ей по сердцу, но к чему ей нельзя прикоснуться ни словом, ни взглядом, ни тем же сердцем.

— Ты молчишь, Модест? — не заметив храбрости ушедшей, лишь видя застывшее лицо мужа, спросила Маргарита, и ее рука, уставшая держать чемодан, разжалась. Чемодан упал с таким шумом, словно в него были наложены камни. Сущенко поднял чемодан, услышал внизу смех сына. По лестнице затопали босые ноги.

— Мы потом решим, — поспешно сказал Сущенко Маргарите. — Пока скажи, что приехала в гости, навестить нас. Он очень впечатлительный.

Босые ноги замерли рядом.

— Мама!

Игорь повис на шее матери. Полные губы Маргариты что-то бессвязно шептали в ухо сыну, руки гладили его острые ключицы, напряженно выгнувшуюся спину, вздрагивавшие от непосильной радости плечи.

Модест Аверьянович, кашлянув, произнес:

— Отведи, Игорь, маму в свою комнату, покорми ее. Если будет тревога, спустись с ней в бомбоубежище. Днем я забегу.

Он прошел к Юлии. Она сидела на диване с таким несчастным лицом, какого он у нее никогда не видел. Подняла на него глаза, полные отчаяния, отвернулась. Он сказал:

— Юля! Ты ни о чем не думай. Как приехала, так и уедет. У меня есть ты. Поняла?

И ушел, оставив открытой дверь, словно уже не был хозяином квартиры, порог которой переступила Маргарита.

Конечно, он отпустит в Казахстан мальчишку, какой разговор! Это лучшее, что можно было придумать для него, для Игоря, для Маргариты. Но как же скрытен и умен сын, если ни разу за два года не выдал своей тоски по матери, не спросил о ней, словно понимал, как трудно отцу отвечать. А мать, оказывается, постоянно жила в его сердце. У тебя недюжинная для девяти лет воля. Это здорово, сын! Просто здорово.

Воздушная тревога застала Андрея Хрисанфовича выходящим из аптеки. Третьи сутки болела квартирантка-беженка, а участковый врач явился на вызов только сегодня, да и какой это врач! Безусый молодой человек, вчерашний студентик. Где ему поставить верный диагноз? Ожидая, пока приготовят лекарство, Иванов мучительно соображал, что же могло случиться с квартиранткой? Три дня назад бегала, как всегда, энергичная и вдруг к вечеру притихла, поскучнела, стала зябнуть, а утром не смогла встать. Коли простуда, где ж она ее подхватила? Коли инфекция… Ах, боже мой, откуда могла взяться инфекция? Безусый врач определил бронхит. Истая галиматья. Человек с трудом глядит на свет, жалуется на адскую головную боль, а он — бронхит! Надо позвонить Юльке.

Сирена выла, подгоняя, Иванов ускорил шаг.

«Два часа готовить лекарство! — возмущался он, забыв, что, сидя в аптеке, печально думал о красных глазах провизора, работавшего, может быть, вторую или третью ночь без сна. — Порядки! Ничего не скажешь».

— Прошу, папаша, сюда! — остановил Иванова у гостиницы милиционер. — Спускайтесь в бомбоубежище. Быстро, быстро.

Иванов не сразу сообразил, чего от него требуют: