Мария Костоглодова - Это было только вчера...

Бросая в воду корм, Миша пояснял:

— Видите красно-желтую, с черными крапинками? Это коралловая рыба. А та, узкая, как стрела, называется анчоусом. Поохотился я за ней, пока купил. Она деликатная, уступчивая. Бросишь корм — все кинутся, а она пережидает. Достается ей от того горлохвата с длинным носом — парусника. У него плавники, как парус. Видите? Я его поучу. Это губан, это — пикша. Ну-ка, ну-ка… Не наелись, что ли? — Он застучал по стеклу. Две рыбинки, теснившие третью, ушли от его стука на дно аквариума. — Вечно скандалят! Никакой королевской выдержки!

— Почему королевской? — поинтересовалась Дина.

— Сельдяными королями прозваны.

Бугаев охотно перечислял названия рыб, рассказывал об их удивительной жизни. Чтобы так знать повадки обитателей аквариума, надо было часами простаивать подле и наблюдать за ними, и дежурить у зоомагазина, если продавец обещал на той неделе «выбросить на прилавок» морского петуха или миктофид — светящегося анчоуса, и расстраиваться, когда гибла кузовка — крошечная желтая рыбешка, заскучавшая еще с вечера.

— Приглашай, Миша, гостей, — крикнула из другой комнаты мать. — Уха поспела.

— Будете? — смущенно спросил Бугаев.

Дина хотела вежливо отказаться, но ее опередила Лялька:

— Обязательно.

Дина недоумевала: что делается с Лялькой?

На столе были расставлены тарелки с дымящейся ароматной ухой. Петр Евстафьевич занимал центральное место, хозяйское. Его серо-черные волосы были тщательно расчесаны, на плечи наброшен пиджак. Клавдия Назаровна достала из буфета водки, налила мужу полстакана.

— Дай бог не последнюю! — сказал он, поднимая стакан, и одним махом опорожнил его.

Михаил поморщился. Ели молча. «Не еда, а дар богов!» — нарушила молчание Лялька. Назаровна поспешно откликнулась: «Кушайте, кушайте». Дина мучительно соображала: удобно ли сразу после ужина подняться и уйти? И обомлела, услышав:

— Хотите, я вам прочитаю стихи? Петр Евстафьевич, вы кого больше любите: Пушкина или Маяковского?

— Известно, Пушкина. Кому он нужен — Маяковский?

— Хорошо. Слушайте.

Лялька читала стоя, заложив левую руку за спину, правой облокотясь о стул. Глядя на ее щеки, Дина вспомнила, как недавно на базаре к Ляльке подошли две грузинки, одна из них поплевала на свой палец, бесцеремонно провела им по Лялькиной щеке, показала спутнице: нет, не накрашены. О Лялькином румянце бывали не только в классе, но и в школе кривотолки. Худое о человеке сказать всегда найдутся охотники.

Дина влюбленно смотрела на Ляльку. Ей бы прочитать на майском вечере «Русских женщин»! Да разве Лялька согласится? Она не терпит читать со сцены, только так: в тесном кругу. Лялька мечтает стать журналисткой, работать в газете, а ей надо в театр, на сцену!

Конец пушкинского стихотворения «Поскакали, полетели, дружку друг любил; был ей верен две недели, в третью позабыл» Лялька прочитала с таким задором, что Петр Евстафьевич захлопал:

— Ай, чертовка! Давай еще.

Лялька перевела дыхание.

— Еще так еще. — Она прошлась по комнате, посмотрела в лицо каждому:

Лялька читала своего любимого поэта. Ну, сейчас она покажет: «Кому он нужен — Маяковский!»

Лялька то чеканила слова, то произносила их нараспев. Михаил уже не копался в тарелке, глядел, не отрываясь, на Ляльку. Так, наверное, он впервые смотрел на труднодобытого им светящегося анчоуса. И вдруг попросил:

— Ты свои стихи почитай. Она пишет, — пояснил он отцу.

Лялька не стала ломаться. Стихи, которые она читала, не были известны Дине.

Надо было совсем рехнуться, чтобы в семье, куда они пришли «выправлять» сына, читать такие стихи! Но Лялька не была бы Лялькой, если бы она чего-нибудь не выкинула. Дина стала решительно прощаться.

Очутившись на улице, она обрушилась на подругу:

— Ты что разошлась?

— Чудик! — Лялька вздохнула, как после тяжелой работы! — Ну, ушли бы мы, когда зажегся свет. Знаешь, что отец сделал бы Мишке? В нашу задачу, кажется, не входило «телесное наказание»?