Дробь

С тех времен мало что изменилось. Я вообще перестал чувствовать какое бы то ни было взросление лет в 15–16, кто–то скажет, что это здорово, скажет «smells like teen spirit» и «forever young», а кто–то назовет меня инфантильным мудаком, неспособным принимать решения и боящимся брать на себя ответственность, и будет прав.

Дух городского отчаяния, ненужности, обреченности, упаднические настроения, вечные депрессии, загоны, страхи, неуверенность, замкнутость, резаные руки, дурные стихи: свои и чужие, «no hope, no future, no second chance!». Все это жило во мне и не уходило с переходного возраста и до настоящего времени, хотя, мне, здоровому лбу и великовозрастному дяде поры бы уже было браться за ум и обустраивать свой никчемный быт.

Внешность, стоит отметить, вполне гармонично соответствует робкому, болезненному и хрупкому нутру: я всегда молчу, опасаясь сказать что–то не то, бездействую, боясь сделать что–то не так, в потугах снискать социального одобрения улыбаюсь по поводу и без, словно кретин, или же, наоборот, в припадках социального отторжения хожу с лицом сложнее, чем курс математического анализа. Вязкий, склизкий, невнятный, непонятный. Я бы с себеподобным дружить не стал.

Я сполз на край кровати, выдрал из уголков глаз засохшие остатки «гнойной печати» и просто уставился на стену, пережевывая сон. Бывает такое, что сон настолько реалистичен и ярок, что проснувшись, ты прокручиваешь эмоции, испытанные в ходе снова и снова. Что–то схожее я переживал и в этот раз.

Попытки разобрать сны с точки зрения психоанализа и монографии Фрейда «Толкование сновидений» всегда заводили меня в тупик, связать события во сне с недавними незначительными вещами, способными напомнить мне вещи более значительные в более далеком прошлом, попытался найти завуалированные желания ну и прочие фаллические символы, излюбленные Фрейдом. Это был дохлый номер, привязать сон таким образом можно было к сотне событий в прошлом, как недавнем, так и более отдаленном, а желаний надумать и того больше. Должно быть, психоанализ и вправду «самое грандиозное интеллектуальное мошенничество двадцатого века».

На деле, вся эта каша – всего лишь ошметки воспоминаний и знаний, подчерпнутых в псевдооккультных книжонках, разносортных мистических романах, сомнительных статьях, лекциях по дисциплине «Социальные девиации» и прочем хламе, запомнившемся резкими и яркими образами. Сон довольно простой для разгадки, если учитывать этот факт, а также то, что я сам испытываю нездоровую тягу к мистификациям, мрачным символам, угрюмому визионерству и саморазрушительному поведению. Все изображения, начерченные на гранях пирамиды, говорят о разных формах аутоагрессии. Скорпион, пронзающий самого себя жалом. Перевернутый треугольник со звездой у основания: типичный символ смерти в оккультизме, опирающийся на Сириус, собачью звезду, символ угрозы из созвездия большого Пса, отсюда и пес на следующей картинке, и глаза его те же звезды, да и еще в древних поверьях разных народов души самоубийц превращались в человекоподобных существ или животных, скажем собак, например, которые подстерегали жертв у дорог на кладбище. Ну а про уробороса пояснять не надо думаю, это ведь всем известный персонаж, имеющий кучу трактовок, будь то бесконечность, цикличность, гармония, самопожирание и саморазрушение опять же.

В конце концов, я мотнул головой, сымитировав губами что–то вроде «бред» и подошел к зеркалу. Анорексичное чудовище, ссохшийся экспонат из человеко–гербария, широкотазый вырожденец и унтерменш. Я никогда не был доволен своим телом, слишком тощий, слишком субтильный, слишком женственный. По календарям (с помощью которых можно выгадывать дату зачатия, с целью родить мальчика или девочку) я должен был родиться девочкой, а по данным УЗИ, я вообще выкидыш. Поэтому в итоге я родился невнятным человекообразным слизнем с торчащими отовсюду костями, обтянутыми кожей. Я никогда не понимал девушек, старающихся сбросить вес, ограничивая себя в еде, я всегда мог позволить себе съедать тройные порции любых блюд, жаренное, жирное, мучное. Я объедался всякой дрянью так, что изжога, жирные лоснящиеся волосы, сугробы перхоти и прыщи стали моим нормальным состоянием. При этом я не набирал даже жалкого килограмма веса. Во мне с юношества боролись два начала: с одной стороны, я всегда хотел быть здоровенным быком с широчайшей спиной, внушительным торсом и мощными руками, с ломовейшей бородой, бархатным басом и килограммовыми яйцами в штанах; с другой же – время от времени я смотрел на порно актрис жанра shemale/ladyboy вроде Бейли Джей, мечтая превратиться в хрупкую девицу с первым размером груди, миниатюрными пропорциями и миловидным личиком. На самом же деле я был слишком угловатым для девушки, но в то же время чрезмерно худощавым для парня. Я вообще был на любителя, весьма и весьма на любителя. На очень извращенного любителя. Волосы, жирные у корней и с секущимися концами (прямо как в рекламе шампуня, примечательно, что ни один из них не помогал) и тело, на вид хрупче графита и бледнее мрамора. Не то, чтобы я напоминал Кристиана Бейла в «Машинисте», но определенно ушел от него не так далеко. Весьма забавным является и тот факт, что на меня часто западали девушки с избыточным весом, вопреки расхожей фразе «похожее тянется к похожему». Нормальной ситуацией для меня было идти под руку с дамой на 15–20 килограмм тяжелее меня, испытывая при этом жгучее переживание собственной неполноценности.