Аркадий Васильев - Понедельник - день тяжелый | Вопросов больше нет (сборник)

А Каблуков гудел и гудел:

— Еще вопрос: с кем дружить жене руководителя? Из какой среды избирать подруг? По-вашему, это тоже просто? Дружи с кем хочешь? Как бы не так. Надо ли порывать связь с подругами, мужья которых не продвинулись?

Если исходить из общечеловеческих установок, связь порывать неудобно, могут возникнуть нежелательные разговоры. А практика подсказывает: разорви! Зайдет, допустим, к моей жене супруга директора гончарного завода Соскова. Где гарантия, что она не узнает о том, о чем ее мужу знать не положено? О премиальном фонде, например, или о том, что я лично вызываюсь в областные директивные организации для уточнения плана выпуска медицинских пузырьков. А это уже стратегический вопрос… Или еще: «Поведение в праздничные дни». Вопросов много, а решать их никто не хочет. Тут теория явно отстает от практики. Практика кое-что уже установила, узаконила…

— А не закусить ли нам? — рискнул Стряпков прервать изложение будущего трактата. — Может, тяпнем по рюмочке…

— Пожалуй, можно… Вот опять практика. Выпить и закусить. А можно ли на глазах у подчиненных? И сколько можно?

— В меру.

— А кто ее измерил? Ну ладно, пошли. Я тоже проголодался…

Каблуков сидел под березой, поближе к костру, где жарили шашлык. Кузьма Егорович с тарелкой в руках стоял в очереди. Здесь и нашел его Ложкин — заведующий ларьком на привокзальной площади. Велосипед у него был в грязи, да и сам он был не первой свежести, перепуганный, взъерошенный.

— Беда, товарищ Стряпков… Пришли комсомольцы. Все проверили…

— Что взяли?

— Гири взяли. Накладные…

— Колбасу?

— Взяли.

— У, черт! Не мог, дурак, спрятать… Христофоров знает?

— Не можем его найти. Кокин в милиции сидит… со вчерашнего вечера…

Все разглагольствования Каблукова показались Стряпкову мелочью, дурным сном. Он с ненавистью посмотрел на Ложкина.

— Довезешь?

— Попробую…

— Поехали.

Каблуков сидел под березой, ждал, когда Стряпков принесет ему шашлык. Вместо покорного, ласкового Кузьмы Егоровича к нему подсела Марья Антоновна.

— Чего один тоскуешь? Шел бы к людям. Посмотри, как твой сын с молодой женой отплясывает.

— Мой сын? С молодой женой?

— Твой, твой… Господи, да я, кажется, лишнее сказала?!

Удивителен русский язык. Иной раз корень у слов один, а стоит букву заменить или переставить, и смысл получается совсем противоположный. Добыча труженицы пчелы за известный период называется «взяток». Взяток — чисто благородное дело. Но стоит слегка изменить окончание — и нате вам пожалуйста, совсем не благородное и не чистое — взятка.

Давно пора освободить самоотверженный пчелиный труд от ядовитого словарного соседства. Надо это самое получение дополнительной оплаты труда именовать как-нибудь по-другому. Может быть, называть добровольным приношением, материализованной благодарностью, возмещением за потраченные усилия, — короче говоря, надо поискать. Тогда сами собой отпадут и такие грубо прямолинейные производные, как взяточник, взяткодатель. Взяточник будет именоваться — принимающий благодарность, взяткодатель соответственно — приносящий благодарность. Будет сделан серьезный шаг в борьбе со взяточничеством вообще, как с наследием проклятого прошлого.

Директор заготконторы Василий Васильевич Коромыслов сам дошел до определения действия, за которое по статьям 117 и 118 Уголовного кодекса РСФСР предлагается изоляция до двух лет, а в особо отягчающих вину случаях и до пяти.

Никогда — ни вслух, ни в мыслях — Василий Васильевич не употреблял непристойного слова «взятка», а говорил «компромисс».

Первый раз Василий пошел на компромисс с тяжестью на душе. Он был уверен, что это первый, но, конечно, последний раз. Однажды ему пришлось взять в долг небольшую сумму и вскоре же отдать ее. Коромыслов явственно ощутил все значение формулы о кратковременном кредите: «Берешь чужие и ненадолго, отдаешь свои и навсегда».

И он невольно сравнил: заем и «компромисс»? Что же лучше?

Как и следовало ожидать, сравнение оказалось не в пользу займа: компромиссные деньги не надо было возвращать, они удивительно легко становились своими.

Второй раз «компромисс» сопровождался угрызениями совести, — можно было, как оказалось, получить больше. Третий раз обошлось без переживаний. О дальнейшем — не приходится и говорить.

Первое время нет-нет да и всплывал проклятый вопрос, от которого на душе становилось пасмурно в самый яркий, солнечный день, сосало под ложечкой и даже звенело в ушах: «А если попадусь?» Затем треволнения стали посещать все реже и реже, и пришло абсолютное, уверенное спокойствие.