Аркадий Васильев - Понедельник - день тяжелый | Вопросов больше нет (сборник)

Мать прихватила меня с собой именно на этот случай — свалится она, останусь я и довезу до дому добытый хлеб. Было мне в ту пору неполных пятнадцать лет. И еще один из «организованных», наш сосед столяр Сидоров, взял с собой Сережку, моего ровесника.

У каждого «организованного» в мешке с лямками хранился обменный фонд — десятка два метров «мануфактуры» — ситца и сатина, по нескольку кусков коричневого, почти черного мыла, сваренного фабричным мыловаром, и разные другие не менее ценные вещи — отпоротый от жениной шубы меховой воротник, полушалки, ботинки на пуговицах, надеваемые только по большим праздникам и сохранившие поэтому свой вид, скатерти, тюлевые занавески и накидки для подушек — все, что нашлось дома.

Общую зависть вызвали две пары совершенно новых, блестящих мужских галош, владельцем которых был наш фабричный доктор Кац.

Когда доктор вытащил галоши из мешка, все ахнули. Столяр Сидоров поднес галоши ко рту, подышал на глянец и с восхищением произнес:

— Меньше пуда не дадут!..

И разгорелся спор, сколько отвалят доктору за галоши. Одни доказывали, что за такую редкость надо просить два пуда, другие уверяли, что можно три…

А нас с Сережкой доктор удивил не галошами, а белой тарелочкой и большим хитроумным складным ножом, в котором была уйма предметов: нож, вилка, шило, ножницы, какие-то крючки и закорючки.

Еды у доктора, как и у всех, было мало: картошка, которую варили на остановках, зеленый лук и черные, тяжелые, как камень, лепешки из жмыха. Все в вагоне ели как люди — бережно макали картошку и лук в крупную, желтую соль, насыпанную на листочек подорожника. Доктор ел по-своему, как сказала мама, «по-ихнему, по-интеллигентному». Он резал картошку на тарелочке небольшими дольками, аккуратно солил и брал кусочки не руками, а вилкой. Поев, он каждый раз тщательно мыл тарелочку и завертывал в клетчатую салфетку.

Посидев немного, доставал подушку в розовой наволочке и укладывался отдыхать. Он говорил: «Сберегать энергию!»

Недели через две добрались мы до города Алатыря, оставили в загнанном в тупик вагоне двух дежурных и отправились по окрестным деревням.

Наша группа, в которую попал и доктор Кац, к полудню добралась до большого села на берегу Суры.

День выдался превосходный, и Сура под ярким солнцем казалась синей-синей.

Еще за околицей мы почувствовали вкусный запах. Столяр Сидоров, у которого картошка кончилась два дня назад, с завистью сказал:

— Пирогами пахнет! Сегодня, пожалуй, воскресенье.

За долгий путь не только мы, двое мальчишек, но и все взрослые потеряли счет дням. Доктор Кац посмотрел в записную книжечку и подтвердил, что сегодня действительно воскресенье.

Столяр остановил нашу группу и предложил план дальнейших действий.

— Если мы пойдем по селу голодными, мы обязательно продешевим. Предложи сейчас доктору за его галоши полпуда — возьмет… А когда поест, два пуда запросит. А есть нам нечего.

Короче говоря, наша группа уселась в маленькой рощице отдыхать, а нас с Сережей Сизовым послала собирать подаяние…

Подавали нам хорошо. Высокая, худая старуха, посмотрев на меня, вытерла слезы и подала большую ватрушку. Сережке бросили даже солидный кусок вареного мяса. Только в одном доме пьяный парень выплеснул на меня ковш теплого кваса и посулил перебить ноги.

Добычу делил столяр. Ватрушку он отдал нам с Сережкой. Разыгранный по жребию кусок мяса достался доктору Кацу. Все остальное — пироги с луком и яйцами, большие куски ржаного хлеба, пресные лепешки были разделены по-братски между всеми.

Доктор Кац расстелил на коленях салфетку, разрезал мясо на небольшие кусочки, посолил и начал неторопливо есть. Вдруг он испуганно крикнул:

— Зуб!

На месте переднего зуба зияла неприятная пустота.

Потом мы до сумерек ходили по селу из дома в дом, показывали свой товар, долго торговались. Доктору Кацу повезло. Из-за его галош чуть не вышла драка, и доктор хорошо сыграл на повышении — запросил за каждую пару по два с половиной пуда. Чертыхнулись и отвесили.

Не только «мешочники», но и «организованные» боялись двух станций — Ночки и Мухтолова. На этих станциях «отбирали». О заградительных отрядах с этих станций ходили легенды. Самой романтической и распространенной была легенда о знаменитом басе из Большого театра. Как будто ехали вот в таком же «телячьем» вагоне «мешочники» из Москвы. Среди них был знаменитый артист. На станции Ночка подошел к вагону самый страшный для мешочников матрос-комиссар отряда и скомандовал: