Владимир Санин - Старые друзья

— Есть еще один факт, который против тебя, — сказал Костя. — Ты стал быстро делать карьеру, хотя мы знали, что никакой мохнатой руки у тебя не было. Госбезопасность частенько помогала полезным людям. Так что ты, Вася, остаешься подозреваемым… Твоя очередь, Птичка. Вы с Андрюшкой несколько лет любили друг друга. Он тебе изменил. Я знаю много случаев, когда

женщины мстили за измену, и очень жестоко, женщины, как правило, измен не прощают. Ты простила?

— Очень трудный вопрос, — ответила Птичка. — Не знаю…

— Ты продолжала любить его до конца?

— Да.

— Ты надеялась, что он вернется к тебе?

— Я бы его не приняла… Особенно после рождения Тонечки.

— Тогда скажи: что ты делала после того, как проводила домой Елизавету Львовну?

— Я ушла к себе.

— Со мной, — добавил я. — Птичка ушла с Елизаветой Львовной в плохом настроении, а когда у нее плохое настроение, то и у меня тоже. Я стоял у барака и ждал. Когда у Елизаветы Львовны погас свет, вышла Птичка. Она долго плакала, я утешал ее и проводил домой. Она легла, я дождался, пока она уснула, и ушел.

— Птичка, когда ты покинула Елизавету Львовну, ты на минуту, на полминуты не заходила к Лыкову? — спросил Костя.

Птичку передернуло.

— Я всегда испытывала к нему стойкое отвращение.

— Это не ответ, — сказал Костя. — Но я думаю, хотя это и эмоции, что ты не заходила, однако, возможно, к этому придется вернуться. Гриша, а ведь тебя долго не было. Мы еще не успели как следует надраться, ждали тебя. После того, как ты проводил Птичку, ты не заходил к Лыкову, Гриша? Или до того, как проводил?

— Нет, — ответил я. — Но доказательств у меня нет.

— У меня они есть, — сказала Елизавета Львовна. — Я видела, что Гриша ходит под дождем, хотела

его позвать, но Игорь и Юрик спали, Птичка плакала, я не позвала… не позвала… И потом в барак никто не заходил, никаких шагов… никаких…

Я неотрывно смотрел на Елизавету Львовну. Лицо ее исказилось, она провела рукой по лбу, будто что-то вспоминая… В ясновидцах я никогда не числился, но у меня вдруг возникло и стало бурно нарастать предчувствие того, что весь предыдущий разговор был абсолютно лишним и круг сузился до предела. Даже не предчувствие, а пока что ничем не обоснованная уверенность, что в этом кругу остаются два человека, Елизавета Львовна и Мишка. Наверно, в минуты высшего нервного напряжения в мозгу происходят какие-то явления, которые в обиходе и называются ясновидением; я уже был уверен, что между Елизаветой Львовной и Мишкой протянута какая-то ниточка. Какие-то слова Елизаветы Львовны… какие-то недавние разговоры с Мишкой… Почему он сидит, как воды в рот набравши, с мрачнейшим лицом и опущенными вниз глазами? Почему он вздрогнул, когда Елизавета Львовна стала про меня рассказывать?

И вдруг меня озарило — будто луч прожектора выхватил из темноты наш тогдашний праздничный стол, и я увидел всех, кто за ним сидел.

С этого мгновения я понял все. И весь дальнейший разговор воспринимал уже механически.

КОСТЯ. Володя, мы знаем, при каких обстоятельствах ты потерял руку. Скажи, ты действительно примирился с Андрюшкой?

ВОЛОДЬКА. Не до конца… Все-таки, ребята, где-то заноза сидела. Головой понимал и простил, а пустой рукав то и дело напоминал.

КОСТЯ. Когда ты ушел домой?

ВОЛОДЬКА. Можно ответить по-другому? Я и не знал тогда, кто такой Лыков, ребята мне о нем никогда не рассказывали.

КОСТЯ. Допустим, что не знал. Так когда же ты ушел домой?

ВОЛОДЬКА. Тьфу ты, дьявол, даже не помню, принял я хорошо… Может, кто меня провожал?

НАТАША (ворчливо). Не тебя, а ты меня провожал! Хорош гусь, в автобусе тебя развезло, со стыда готова была сгореть. И не бросать же на улице, домой привезла, змеи соседки потом Сереже накапали, что я с чужим мужиком связалась.

СЕРЕГА. Точно, накапали, брал за воздухопровод.

НАТАША (покорно). Брал… Господи!

Елизавете Львовне стало плохо. Над ней захлопотали Птичка и Наташа, с помощью Васи и Кости отнесли на веранду, уложили на тахту… Дальше — по памяти, пленка кончилась.

— Зря ты, Гришка, затеял эту бузу, — буркнул Володька, — попал пальцем в небо…

Он еще что-то говорил, потом вернулись Вася, Костя и Птичка, тоже что-то говорили, кажется, что ничего страшного, простой обморок, но я их не слушал.

— Костя, — сказал я, — дай слово.

— Валяй, — устало разрешил Костя.

— Память, ребята, у нас дырявая, стариковская… Вот Елизавета Львовна постарше нас, но вспомнила, а мы бродим вокруг до около… Мишка, ты ведь тоже вспомнил, а, друг?