Владимир Осинин - Полк прорыва

На вокзал он прибыл затянутый ремнями поверх шинели, в шапке и сапогах. Так ходили все офицеры гарнизона. Действовал приказ о ношении зимней формы одежды, но было уже по-летнему жарко. Патрули расхаживали по перрону, от пота шинели на плечах промокли.

Поезд дальнего следования подползал к станции на последнем, казалось, издыхании, он был тоже весь пропылен, до каждой заклепки и болтика, будто промчался по пепельному полю, раскалился и, если на него лить воду, зашипит.

Горячим был воздух, и обшивка купе, и постель. Желтая раскаленная пыль клубилась за окнами, казалось, что все кругом горело.

Хотелось спать, и он уснул, уснул так, как не спал со времен войны, когда после боя или большого перехода сваливался замертво.

— Военный! Следующая остановка ваша, — предупредила проводница.

Когда поезд остановился, он приблизился к двери и невольно задержался. Никто не сходил и не садился, никаких огней, сплошной мрак. Черное небо упало на черную землю.

— Сходите, сходите!

Поезд отошел, будто погрузился в темноту, все звуки сразу стихли. Теперь уже кое-что было видно. Какое-то одинокое рогатое дерево приютилось у низкого и широкого, вросшего в землю здания, видимо станции. Слышен был далекий лай собак.

«А где же казармы? Где машина? Генерал говорил, что встретят».

Он зашел в помещение и присветил спичкой. Конечно, это зал ожидания. Окошечко в стене, а в углу скамейка.

Свежий воздух, непохожий на московский, сваливал его. Он положил чемодан под голову и прилег.

Разбудил его дробный стук сапог — пришли солдаты. В темноте они искали скамейки. Боясь, что они на него бросят какой-нибудь груз или поставят оружие, он кашлянул.

— Здесь кто-то есть!

— Свои.

— Кто?

— Да вы меня не знаете.

— Новичок? Откуда прибыли?

— Из Москвы.

Тот, кто спрашивал, чиркнул спичкой и был удивлен, что перед ним оказался подполковник.

— Извините.

— Ничего, товарищ лейтенант. Гарнизон далеко?

— Не очень. Тут одна дорога — все в пустыню, не собьешься.

— В пустыню? Самую настоящую?

— А вы думали, что у нас уже пустынь нет? Арыки, каналы…

И все громко рассмеялись.

— Арыки сами собой. В других местах. Смотрите не напейтесь из них когда-нибудь. Но у нас арыков нет.

— А что у вас есть?

— Все остальное…

Он опять думал, почему за ним не пришла машина. А может быть, то была шутка со стороны генерала?

— Вы что, решили дожидаться утра? — спросил лейтенант. — Не советую. Лучше идти сейчас, пока солнце не взошло. Оно тут такое — как взойдет, так сразу и жжет.

Он так и сделал, взвалил на плечо свой чемодан и вышел на дорогу. Уже обозначался рассвет, но небо еще серое, холодное, казалось, сквозь сумрак никогда не пробиться солнцу.

На дороге толстым слоем лежала черная пыль. Мягкая и пышная, словно мука из-под жерновов. Но местами, в лощинах, она становилась желтой. Под ней почему-то была грязь, ноги разъезжались.

Он шел больше часа, а никаких строений не было видно. Солдаты же сказали, что гарнизон рядом. Или они привыкли по-особому здесь измерять расстояния?

Строения возникли неожиданно, стоило взойти на высотку. За дюнами стояли низкие бараки. Тикает моторчик, качает воду. На высоких столбах цистерны. Тут же ходят верблюды; одни огромные, лохматые, равнодушные — старые, другие молодые — гладенькие, как жеребята, любопытные, поднимают голову, смотрят, будто удивляются чему-то.

Похилившиеся и поваленные столбы с колючей проволокой, рядом, новые, бетонированные, строятся ворота и небольшая будка — КПП.

Штаб — в бараке, покрашенном в синий цвет. Перед входом клумба, пустая, но видно, что здесь раньше были цветы. Под окнами какие-то деревца, готовые вот-вот распуститься, почки уже лопнули, зеленые.

Дежурный по части лежал на топчане, прикрыв лицо фуражкой и скрестив ноги в пыльных сапогах, а у телефона сидел его помощник, сержант. Он тихо и по-деловому представился. Дежурный тут же вскочил, поправил ремень, надел фуражку.

— Вы Шорников?

— Да.

— А мы собираемся за вами посылать машину.

— Благодарю.

До подъема оставалось несколько минут. Это чувствовалось уже по тому, что из бараков в туалет зачастили солдаты, кто в шинели внакидку, а кто и в одних трусах.

Щеголеватый горнист появился на крыльце штаба, будто на подмостках сцены. Он затрубил оглушительно, хоть уши затыкай. Небо было гулким, как купол в каком-нибудь соборе.

— Третья рота — подъем!

— Вторая — подъем!

— Пе-е-рр-вая!..