Владимир Осинин - Полк прорыва

— Жаль. Очень жаль.

— И обидно… Меня пугает их черная мечта. Хорошо, что нам удалось уладить Карибский кризис. Столкнуть две великие державы лбами — и все решается очень просто: мировое господство обеспечено.

Они долго сидели молча, наконец маршал встал и подошел к окну.

— Все еще не верится, — вздохнул Прохоров.

— Дай бог, чтобы я ошибся, — ответил Хлебников.

Прохоров таким радостным никогда не был.

— Останутся ли нам благодарны наши потомки за то, что мы стремимся сохранить для них землю и всю ее красоту? Такие сказочные города и долины в цвету! Красоту здорового тела и способность мыслить.

— Останутся, — сказал маршал. — Доброе не исчезает на земле бесследно. Оно воплощается во что-то реальное и само себя утверждает на века. Мы должны быть счастливы, что живем для него, служим ему.

— Мы и так счастливы! Даже через край! — усмехнулся Прохоров.

Генерал Прохоров был прав, когда сказал, что колесо начало раскручиваться в другую сторону. На очень авторитетном совещании было заявлено, что не «наломали дров благодаря принципиальной позиции некоторых военачальников». Все, конечно, поняли, о ком и о чем шла речь.

Холода быстро сменились оттепелью, снежные глыбы съезжали с крыш, разбивались на тротуарах, пугая прохожих. Увесистые сосульки слезились на карнизах. Дворники тянули веревки, кричали до хрипоты: «Обходите!» Машины еле продвигались по улицам.

Потом несколько дней опять шел снег, начались морозы и ветры, и погнало лисьи хвосты по улицам. На дворах и в скверах выросли сугробы.

И вот наступило полное безветрие. Густой иней осел на деревьях, опушил телеграфные провода. Природа подарила людям сказку.

Было воскресенье. Шорников проснулся и увидел в окне яркое солнце и белую ветку тополя. Взглянул на часы — проспал! Сбор туристов назначен ровно на восемь, а сейчас уже начало девятого. Он вскочил, кое-как заправил койку, быстро собрался и, выпив стакан чаю, побежал к автобусу.

Штабники организовали лыжную прогулку. Собирались поехать многие, и Шорников очень жалел, что никого не застал на вокзале.

На путях стояла электричка. Может быть, они задержатся там, у платформы Зеленоградской?

Людей набилось в электричку столько, что ему еле удалось втиснуться в тамбур.

Окна запотели, все проплывало неясно, будто в молоке. Придерживая рукой лыжи, он стоял у самой двери и читал «Огонек».

Рядом были какие-то девушки, пытались запеть, но у них никак не получалось. Тогда они начали поддевать Шорникова:

— Одинокий дяденька, не слепите глаза! Что вы уставились в журнал? Хотя бы осмотрелись! Далеко ли едете?

Он улыбнулся:

— А вы куда?

— Сами не знаем!

«Так ехать можно только в юности!»

— Давайте с нами, а то мы без вожака — как гуси.

Какое-то время он даже колебался: не поехать ли ему с этой компанией? Но они неожиданно высыпали из вагона на первой же остановке после Пушкино, забыв о нем.

На Зеленоградской тоже многие сошли: одни направились сразу вправо, в березняк, другие, без лыж, с сумками, — влево. Он постоял, осмотрелся — никого. Значит, ушли его штабники, плетутся уже где-нибудь в полях по лыжне за Праховым.

— Послушай, молодой-интересный, — потянул его кто-то за рукав свитера. — Испытай свое счастье, покажи руку.

Цыганка, совсем юная, почти девочка, согнулась под тяжестью ребенка на руках.

— Помоги цыганенку.

Он дал ей монету:

— А гадать не обязательно.

— Не веришь — не надо. Мне просто хотелось тебе сказать, что-нибудь приятное. Как сохнет по тебе одна красавица! — и в ее глазах засверкали лукавые искорки.

Цыганенок прятал лицо в пуховый платок матери, а одним глазом все время посматривал на Шорникова.

— Подержи-ка ребенка, я его лучше укутаю, — сказала цыганка и передала Шорникову своего цыганенка. — Не урони. Своих детей приходилось на руках держать?

— Приходилось.

— Счастливый папаша!

«Знала бы ты, какой счастливый! Как там дочка с дедом? Когда же все это кончится? Выехали бы сейчас вместе. Ничего так не хочется, как услышать звонкий голос дочери».

Подошла электричка — тоже из Москвы. И когда туристы-лыжники разбрелись, на перроне осталась одна девушка в голубом спортивном костюме и белой шапочке. Она подняла руку и крикнула Шорникову:

— Алло!

Он сорвал с головы шапку и помахал ей.

— Я же говорила, — улыбнулась цыганка, принимая от него ребенка. — Верно, очень интересная!

Елена подошла к ним, стала рассматривать цыганенка и приговаривать: