Владимир Осинин - Полк прорыва

— Что это вам не спится, не отдыхается, Семен Карпович? — сказал маршал. — Или вас ко мне привели какие-нибудь срочные дела?

— Какие теперь у меня могут быть срочные дела, товарищ маршал? Просто не спится, как в молодости.

— Это плохо. Ночью надо спать. И желательно крепким сном.

Шорников отдал честь генералу, но генерал был настолько сосредоточен, что, беседуя с маршалом, не заметил майора, и только уже после, когда Хлебников стал представлять ему Шорникова, кивнул и очень мягким, каким-то профессорским голосом сказал:

— Генерал Звонов. Преподаватель тактики одной из академий. Вы не у меня учились?

— Нет.

— А мы с Кириллом Петровичем знакомы давно. Когда он был еще полковником, а я уже генералом. Помните? — обратился он к маршалу.

— Как не помнить! Особенно то утро — двадцать второго июня.

— О да! — вздохнул генерал.

Они разговаривали намеками, вспоминали что-то такое, что было понятно только им двоим. И неожиданно Хлебников сказал:

— Все ясно. Можем остаться каждый при своем мнении.

Генерал Звонов не обиделся.

— Думаю, что мне будет полезно побывать на этих учениях, — мягко, почти доверительно сказал он. — Надо немного вдохнуть новой жизни в свои лекции. Время сейчас такое… Идеи рождаются прямо-таки умопомрачительные.

— Возможно. И как вы лично к этому относитесь?

— Но ведь есть уже мнение…

— Потому я и спрашиваю… Вы читали книгу товарища майора «На танках сквозь атомное облако»?

— По-моему, я даже ее рецензировал.

— За что да простит вас бог! — усмехнулся маршал.

— Но я должен быть объективен. Вы понимаете меня…

— Должны — не должны, но понимаем. Многое в нашей жизни требует мужества. Труднее всего приходится тому… Но не будем об этом! Мы с вами разными глазами смотрим на одни и те же вещи.

Генерал и маршал шли молча. Первым заговорил Звонов:

— Я был сегодня в лесу, там такая сушь.

— И в мире тоже. Хоть табличку вешай: «Осторожно с огнем!» Достаточно искры — и все взорвется. А вы… Почитаешь ваши статьи, и плакать хочется. Нет, слишком опасна эта игрушка — ядерная бомба, Если отрицать это, то легко можно разучиться говорить правду своему народу. А ведь именно он всегда выносил все беды.

— Все верно, все верно, товарищ маршал.

К Хлебникову подошел адъютант и что-то шепнул ему.

— Извините, я должен покинуть вас, — сказал маршал и торопливо зашагал к лесу.

— Что ж, пойдемте и мы, — сказал Шорникову генерал. — Меня всегда удивляла твердость характера этого человека. И его какая-то доброта, богатство души. За это он и пользуется такой популярностью в войсках. Но боюсь, ему придется сойти с арены. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Не совсем.

— Жизнь есть жизнь, и она работает против него.

— Теперь я совершенно ничего не понимаю.

— Да вы не утруждайте себя. Просто я был на одном представительном совещании. Каждый видит, что ядерное оружие не просто средство угрозы…

— Вот потому-то нам и надо иметь какую-то защиту в бою.

— Верно говорите.

— И пока что танки заменить нечем.

— И с этим я согласен. Но вы понимаете… Опять вы: танки, танки. И даже такие люди, как маршал Хлебников, могут вас поддерживать. Но…

Он не касается его книги. Не считает нужным вступать в полемику с каким-то майором. Проехался в рецензии…

— Вот такие-то дела, юноша. Тревожит меня судьба Кирилла Петровича. И удивляет, что он будто не замечает ничего. О ком-то сказал: «Горячие головы!» Но, честно говоря, ему терять нечего. Не то что я! Маршал есть маршал!

После учения Хлебников отпустил адъютанта с «Чайкой», сам пересел в газик и никому не сказал, куда поедет.

До его родных мест было не более двухсот километров. Теперь это не расстояние! Половину пути можно проехать по шоссе, остальное — по грейдерным дорогам.

Какое удовольствие быть вот так, одному, без свиты, не боясь, что куда-то опаздываешь или что-то не успел сделать, — дышится легче и думается яснее.

Газик бежит и бежит. Уже асфальт кончился, пошла полевая дорога, газик ковыляет на ухабах, выбирается из луж.

А на «Чайке» поехал в Москву генерал Звонов. Любил он раньше раскатывать в хорошей машине. Перед самой войной у него была новенькая эмка. Сверкала вся. Появлялся на ней в гарнизонах, производя переполох.

Катит, катит газик. Будто в те страшные ночи перед Перемышлем.

…Густая темнота и гул моторов, бесконечные колонны уставших бойцов. Корпус выступил навстречу врагу. Бойцы идут и верят, что опрокинут и погонят фашистов. И ему, комкору, не хочется разубеждать их: быть может, все окажется проще, чем он думает. А мысли у него самые мрачные. Утешает пока одно — корпус в состоянии драться.