Владимир Осинин - Полк прорыва

Всю жизнь он старался постигнуть железную логику войны. Искали ее и другие, одни с болью в сердце, другие расчетливо, наблюдая со стороны.

Посчитал он тогда, что генерал Звонов погиб где-то по пути ко Львову. Но судьба миловала его. И вот она однажды свела их снова во фронтовой гостинице после заседания Военного совета. Звонов был уже генерал-лейтенантом и только что получил — армию! Чувствовал себя на седьмом небе. Весь вечер проговорил о стратегии и тактике широкого масштаба.

— А вы не подумали, почему часто эти масштабы становятся бременем? — сказал ему Хлебников. — Масштабы не должны растереть личность. Если люди будут чувствовать себя в роли пешек, которых просто передвигают как вздумается, на победу трудно рассчитывать.

— Из вас никогда не выйдет полководца! — ответил Звонов. — Вы только тактик. У вас потерян смысл горизонтов.

— Мне трудно об этом судить. И, признаться, я не стремлюсь получить поле деятельности, в котором можно растеряться.

Через полгода он принял от Звонова армию. Звонова послали на учебу. После войны он долго работал в ДОСААФ, потом добился — перевели преподавателем тактики в академию. «Ученый муж!» — как сказал о нем министр обороны.

Когда Хлебников стал маршалом, Звонов напросился на прием.

— Я пришел, чтобы снять перед вами шапку, Кирилл Петрович.

— С чего бы это?

— Совесть требует.

— Ну, если совесть, то это делает вам честь.

Звонов уверял, что его всегда очень интересовала передовая военная мысль и ему бы хотелось узнать мнение Хлебникова по некоторым вопросам.

— Теперь полководцам стало легче, — говорил он. — Мы имеем теорию ведения крупных войн. И это — самое главное.

— А мне кажется, что самое главное в другом… Стратегия нынче должна работать на мир. Крови и так немало было пролито. И во многих случаях бессмысленно.

— Но мы же с вами военные люди.

— Потому и подходим ко всему с позиций долга. А военные мы или нет, это не так важно. Быть или не быть войне — это зависит не только от полководцев. Сегодня трудно делить людей — солдат ты или не солдат. Перед лицом невероятной опасности каждый вынужден подумать, чему он служит: войне или миру?

— Даже военные?

— Все, у кого есть голова на плечах, товарищ генерал.

— Здо́рово! — произнес в восхищении Звонов. — Да, вы не только стратег, но и политик!

— Не знаю, не знаю, — ответил Хлебников. — Вы меня не переоценивайте. Я вам сказал только то, что думаю. В чем глубоко убежден. Все это мы вынесли из окопов. Они здорово просветлили наши мысли. Войны ведь обычно начинают невоенные. Самые рьяные агрессоры носят белоснежные сорочки с модными галстуками и ни разу не валялись, как солдаты, под открытым небом, ни разу не засыпало их землей в окопах. Но они поднимают целые народы на народы. Фюрерами их называют…

Прощаясь, Звонов готов был кланяться Хлебникову. Потом звонил часто. А после недавнего совещания делал вид, что не замечает…

Газик остановился. Дорога раздваивалась. Водитель спросил:

— Куда мы дальше поедем, товарищ маршал?

— Сейчас посмотрим по карте.

Он стал ориентироваться и заметил, что карта во многом не сходилась с местностью. Появились новые населенные пункты и дороги, а там, где были прежде леса, — поляны, речка заросла тростником и осокой, от некоторых деревень — ни следа. По какой бы дороге ни поехал, все равно попадешь к Змеиному болоту. Оно простиралось на десятки километров.

— Давайте по правой, здесь вроде суше.

Кусты лозняка. В низинах такая густая осока, коснешься — порежешься; трясина, где, бывало, топли коровы и лошади, — вытаскивали потом на холстинах и вожжах. И багульник — пристанище гадюк и ужей. Свернувшись кольцом, они грелись на солнце, серебристо-серые, толстые, а вспугнешь, лениво поползут под корягу, переливаясь всем телом. Иногда и не уползали. Поднимали голову и шипели. Убьешь гадюку, будет шевелиться до заката солнца. Обычно убитых змей вешали на дерево, чаще всего на осиновый сук.

Многие в деревне из-за змей боялись ходить за ягодами. А ягод в здешних местах было полно: черники, и клюквы, и той самой голубики, которую звали «дурникой», от нее, если много съешь, сильно болела голова и рвало.

И только один человек в округе не боялся никаких змей — дед Абрам, пастух. Кое-кто считал его глупеньким, хотя ничего глупого он и не делал. Но жил он почему-то один, с детства пас коров. Летом его кормили хозяйки поочередно, да и то из той посуды, из которой сами не ели. Или потом чистили ее песком, горячей водой обдавали. А как он зимой питался, одному богу известно. Он не пахал и не сеял, никакого скота своего у него не было. Поговаривали, что он змеями питался.