— Слава гвардейцам-сталинградцам!
И на Волге в ту зиму вот так же кричали. Когда зажали гитлеровские дивизии в кольцо. Подошел Огульчанский:
— Что вы уединились, друзья? Прошу к столу.
Они подкатили коляску туда, где сидел Морозов.
— Давайте выпьем за тех ребят, которые лежат под Сталинградом и на Зееловских высотах, — предложил Шорников.
Когда выпили, Огульчанский заметил:
— Между прочим, у нас сейчас о мертвых говорят больше, чем о живых.
— Они для нас не мертвые! — опустил на стол свой единственный кулак Морозов. — Они для нас больше, чем живые!
Шорников попытался отвести его в сторону.
— Зачем? Я же не пьян. Как он может судить так о том, что для нас свято?
Огульчанский стал его уговаривать:
— Тихо, тихо. Вы неправильно меня поняли, товарищ майор. Для меня фронтовое братство тоже превыше всего. Я ведь не обделен славой. Мне доверили…
— Всем нам многое доверили. Но наши павшие друзья — это наши незаживаемые раны! Их нельзя грубо трогать! Нельзя!
— Ребята, да перестаньте, — уговаривал их Неладин. — У нас сегодня такой день!
— А мы и не скандалим, — ответил Огульчанский. — Просто у Морозова еще осталась фронтовая привычка. А между прочим, я его люблю! Честное слово! — Огульчанский обнял и поцеловал Морозова. И Шорникова тоже. — Помнишь, как в белорусской хате ночевали? И немцы через стенку. Как мы их тогда…
— Коля, достаточно, пойдем домой! — сказал Морозов.
— Идем. Прогуляемся немного по столице.
— Жаль, что я не смогу с вами, — вздохнул Огульчанский. — Зина связала по рукам и ногам.
Они простились с Неладиным и Огульчанским, но полковник догнал их на лестнице.
— Я провожу вас. — Он взял Шорникова под руку и спросил: — Верно говорят, что Хлебников уходит?
— Не знаю. Но, по-моему, брехня!
— А вы заметили, какое у него настроение?
— Это нас не касается.
— Это не касается Морозова. А мы пока служим.
Из дверей пахнуло прохладой, полковник поежился и стал торопливо прощаться.
Шорников и Морозов дошли до Никитских ворот, потом повернули опять по бульвару к Арбату.
Шорников остановился, стал закуривать. Было такое состояние, будто под тобой не земля, а льдина и уже под ногами начинает потрескивать.
По всему, горизонту висела туча пыли, невдалеке, за перелесками, грохотали танковые колонны.
Запыленный, с большим кожаным портфелем, в котором сложены все дорожные пожитки, майор Шорников «голосовал» на перекрестке, надеясь, что окажется попутная машина.
Поднял он руку и перед газиком. Оттуда раздалось:
— В чем дело?
— Не подбросите ли меня до танкистов?
— Садитесь.
Шорников залез под тент, расположился на заднем сиденье рядом с каким-то полковником и только теперь заметил, что перед ним, спиной к нему, сидел широкоплечий человек с огромными золотыми звездами на погонах. Маршал Хлебников!
— Кто вы такой и откуда? — спрашивает он.
— Майор Шорников… Извините, товарищ маршал… Я думал…
— Ничего, ничего. Мы как раз доставим вас по назначению.
Когда Шорников сказал, что он из штаба, маршал заметил:
— Наверное, недавно там работаете?
— В первую командировку выехал.
— Это заметно.
Шорников сам понимал, что сделал не так, как надо. Могла быть и машина, и сопровождающий офицер. А он постеснялся…
Дорога полевая, с выбоинами, маршал молча раскачивается на сиденье рядом с водителем, занят какой-то своей думой.
«А о чем думают маршалы?»
Лес в тихое время, наверное, мечтает о ветре. Птицы — о дальних перелетах в небе. Дети — о ромашковых полянах. Крестьянин, засевающий поле, — об урожае. Маршалу, наверное, должны чудиться большие сражения. Как Бородино или Сталинградская битва.
А может быть, и у него совсем другая мечта — выиграть то сражение, после которого не довелось бы водить в кровопролитные схватки полки и дивизии?
Мало кто знает, что происходит за кулисами мира, а этот человек знает. И эта его осведомленность не дает ему покоя.
— Скажите, а вы не тот самый комбат Шорников, который написал книгу «На танках сквозь атомное облако»?
— Тот самый, товарищ маршал. К сожалению…
— Это почему же так? — удивился маршал.
— Один из критиков сказал — бред.
— И вы с ним согласились? Убедил он вас?
— Не знаю.
— Ничего. Держите голову выше!
Дверцы захлопнулись, и газик запылил дальше.
Весна шумно врывалась в просторы России. Словно она на привале слишком долго задержалась и ее неожиданно разбудили: «Что же ты спишь? Тебе давно надо быть впереди — за лесами, за долами». И она шарахнулась через леса и степи на север — дружно растаяли снега, набухли почки на деревьях, зазеленели.
Читать дальше