Исмаил Гезалов - Простор

— На пенсию уходить не собираюсь, — сдерживая раздражение, протестовал Игнат Фёдорович. — А от этой бумажной работы устаю больше, чем от прежней!

— Подумай о Ксении, Игнат, — не отступала жена, — сам знаешь: работать она может только в городе.

Соловьёв не мог согласиться с женой, но и огорчать её не хотелось. В нём соединялись горячность и хладнокровие, нетерпеливость и умение взять себя в руки. Работа в тресте претила ему, но он смирял свой гнев и до поры до времени терпел.

И в ту пору, когда терпение его готово было иссякнуть, сама жизнь пришла на выручку.

Одно его беспокоило: как отнесётся к этой перемене Наталья Николаевна.

Когда Соловьёв возвращался домой, был уже холодный вьюжный вечер. Сильный порыв ветра чуть не сбил с ног. «Да, брат, богатырём тебя не назовёшь», — невесело подумал Игнат Фёдорович и, упрямо нагнув голову, решительно двинулся навстречу ветру.

Наталья Николаевна проверяла ученические тетради. Игнат Фёдорович, не раздеваясь, подошёл к жене, поцеловал её седеющую голову, заглянул через плечо в тетрадь, на которую падал свет настольной лампы.

— С ошибками воюешь?

Проставив на полях красным карандашом резкую птичку, Наталья Николаевна обернулась.

— Что так поздно, Игнат?.. Раздевайся, сейчас поужинаем. Ты, верно, голоден как волк!..

— Да нет, есть почти не хочется.

Наталья Николаевна зажгла люстру. Соловьёв всё ещё стоял возле письменного стола, в расстёгнутом пальто, в шапке, и задумчиво смотрел на жену. Волосы её золотились в электрическом свете, а лицо было утомлённое, и вокруг синих, до сих пор не выцветших глаз лучились предательские морщинки.

— Да что ты стоишь, как памятник! — забеспокоилась Наталья Николаевна. — Где ты был?

Соловьёв неторопливо снял пальто, положил его на валик дивана, сел и указал жене на место рядом с собой:

— Сядь, Наташа. Нам надо поговорить.

— Что-нибудь случилось? — с тревогой спросила Наталья Николаевна.

— Не волнуйся, выслушай меня спокойно. Видишь ли, я получил новое назначение, и оно мне весьма по душе… Мне хочется, чтобы и ты радовалась вместе со мной.

— Тебя повысили в должности?

— Ну, за этим я никогда не гнался! — рассмеялся Соловьёв и, снова став серьёзным, сказал: — Сегодня меня вызывал Мухтаров. Меня назначают директором нового совхоза… которого, правда, пока ещё нет.

— Ну вот! Я так и знала!

— Что ты знала, старушка?..

— Знала, что этим кончится. Тебе ведь на месте не сидится! Ты думаешь, я не видела, как рвался ты из треста? А чем там плохо?

— Ты не сердись, Наташа. Ведь не сам же я просил Мухтарова послать меня в совхоз.

— Но ты сразу согласился на его предложение. Ведь угадала?

— Нет, Наташа… Не сразу.

Они замолкли, думая каждый о своём; потом Наталья Николаевна сказала с горьким упрёком:

— Ты не думаешь ни обо мне, ни о Ксении.

— В совхозе мы первым делом выстроим школу, — пообещал Соловьёв. — Найдётся у нас дело и для Ксении. Совхозам тоже нужны архитекторы.

Наталья Николаевна медленно покачала головой:

— Нет, Игнат. Не о том мечтала Ксения. В совхозе ей не развернуться. Я мать и хочу для неё самого большого, самого лучшего!..

— Ты просто не представляешь, какими будут наши совхозы! — горячо возразил Игнат Фёдорович. — Мы создадим в степи настоящий город, чистый, светлый, зелёный! Агрогород! Это совершенно новая проблема для наших архитекторов.

— Когда это ещё будет, Игнат!

— О будущем Ксении тоже говорить рановато. Когда ещё она станет архитектором! Но о себе ты не думаешь! Эта работа подорвёт твои силы, которые уж и так на исходе. Тебе отдохнуть нужно.

Игнат Фёдорович безнадёжно махнул рукой, но жена упрямо продолжала:

— Нет, ты выслушай меня! У нас и так было вдоволь трудностей! Сколько ты воевал — ив гражданскую, и в годы пятилеток, и в последнюю войну. Когда же мы, наконец, заживём по-человечески!..

— Так… — горько усмехнулся Соловьёв. — Выходит, всё это время мы не жили?

— Я этого не сказала, Игнат! Мы хорошо жили, молодо, по-боевому! Но у каждого возраста свои законы.

— Перестань, Наталья! Ты об одном забыла: о том, что я коммунист!

Но Наталью Николаевну уже трудно было остановить.

— Ты давно оплатил свой долг перед партией! — сказала она запальчиво. — И партия не обидится на тебя, если ты на склоне жизни выберешь работу по силам.

Соловьёв порывисто встал с дивана и сурово произнёс:

— Стыдно тебе так говорить. Для всех нас смысл жизни в труде и в борьбе — в деятельности! Ты и сама живёшь так. Таким ты воспитала и сына… Вадима… — голос его зазвучал глуше. — Потому он пошёл на фронт без колебаний…