Исмаил Гезалов - Простор

Уста Мейрам надолго задумался, потом удивлённо посмотрел на Соловьёва.

— Не понимаю, директор, просишь совета, а сам всё уже решил.

— А правильно это?

— Правильно.

— Значит, хорошая мастерская нужна?

Уста Мейрам усмехнулся.

— А в хорошую мастерскую нужен хороший заведующий. У старого Мейрама есть опыт. Кроме него, это дело доверить некому… Ведь так ты хотел сказать, Игнат?

— Ты как в воду глядел, аксакал! И я бы на твоём месте не огорчался. Заведовать мастерской не менее почётно и ответственно, чем поднимать целину. Мы двинем в степь десятки машин, и работать они должны чётко. Без хорошей мастерской целину не поднимешь. Кроме того, мало ли что может понадобиться совхозу. Сами всё будем изготавливать!

— Хитрый ты, Игнат! — грустно упрекнул уста Мейрам. — Взял ты меня из школы, чтобы посадить на трактор, а снова делаешь учителем. Но слова твои правильные…

Как ни стосковались руки уста Мейрама по рулю, как ни тяготился он спокойной и тихой работой, но он обладал не только пылкостью, а и житейской мудростью, и потому не стал оспаривать доводов Соловьёва, а лишь вздохнул и согласился.

Жена уста Мейрама, Шекер-апа, толстая, грузная, но такая же, как муж, живая и проворная, работала в столовой поварихой. У неё были красные руки, а доброе, широкое лицо состояло, казалось, из одного румянца. Народу у неё столовалось поначалу немного, и, чтоб занять себя, Шекер-апа кому штопала носки, кому стирала бельё, а занедуживших заботливо потчевала лекарствами.

— Наша Шекер-апа [1] Шекер — сахар, сладость. и вправду сладка, как сахар, — говорили о ней в совхозе. — Печётся о всех, словно родная мать.

Одного лишь человека не жаловала старая повариха: завхоза. Имангулова.

Его рекомендовал Соловьёву Мухтаров.

— Поверьте, Игнат Фёдорович, — убеждал он, — лучшего завхоза вам не найти. Я давно знаю Имангулова, мы с ним до войны работали на одной стройке.

— Мне завхоз нужен боевой, энергичный, — предупредил Соловьёв.

— Вы, значит, как все, представляете завхозов этакими крикливыми, пробивными ловкачами: чтоб достать нужные материалы, они должны целыми днями носиться, как очумелые, надрывать глотку, всех локтями распихивать… Не-ет, Имангулов не таков, — он улыбнулся. — С виду он бочка бочкой, ходит вперевалочку, никак свой живот догнать не может. Суетиться не привык, делает всё не спеша, спокойно. Пожалуй, он даже тяжёл на подъём, флегматичен. К тому же бо-ольшой любитель поесть. От тарелки его иначе, чем тягачом, не оторвёшь…

— Редких талантов человек! — насмешливо заметил Соловьёв.

— А вы погодите иронизировать. Вы нашего талант ещё надивитесь. И мне спасибо скажете. Имангулов не бегает, не кричит, не суетится, а понадобится вам что-нибудь — из-под земли достанет. Одному позвонит, другому черкнёт записку, третьего к себе позовёт. Глядишь, совхоз всем необходимым обеспечен.

— Связи большие?

— А чёрт его знает, как он всё это делает! Видимо, умеет подойти к людям. Уважают его. И верят — потому что знают: Имангулов — человек слова.

— Удивительное дело!.. Выходит, ваш Имангулов и неповоротлив — и ловок, и медлителен и энергичен.

— Диалектика, уважаемый товарищ! Единство противоположностей.

Оба рассмеялись, и Соловьёв отправился разыскивать чудо-завхоза.

Познакомившись с Имангуловым, он убедился, что портрет, нарисованный секретарём райкома, в большой степени соответствует оригиналу. Тучный, с солидным брюшком, редкими усами на лоснящемся от жира лице, Имангулов походил на гоголевского Пацюка, которому лень даже подносить ко рту галушки. В то же время он обладал завидным хладнокровием человека, уверенного в своих силах. Он сидел против Соловьёва, слушал его, неторопливо поглаживая ладонью усы и рот, изредка сам вставлял слово с таким достоинством и спокойствием, что это спокойствие передавалось и собеседнику, и Соловьёв, сам не понимая почему, проникался к нему всё большим доверием и симпатией. Чтобы испытать Имангулова, он принялся, сгущая краски, расписывать неудобства и трудности работы в совхозе, так что сам себя чуть не вогнал в панику. Имангулов равнодушно и лениво тянул:

— Наладится. Всё наладится.

Кончилось тем, что Соловьёв, встав с места, протянул руку Имангулову:

— Договорились, завхоз. Завтра можете приступать к работе. Надеюсь, обижаться друг на друга не придётся.

Имангулов, не поднимаясь, ответил на рукопожатие Соловьёва, стиснув ему ладонь неожиданно сильно, чуть не До боли, и успокоительно сказал: