Илья Дубинский - Наперекор ветрам

Гайдук, пораженный странным поведением противника, дал шпоры коню. Дончак, вскинув длинным хвостом, закусил удила, рванулся вперед. И в это время всадник, двигавшийся рядом с огромным черным знаменем, подобрав поводья, широким галопом полетел навстречу Гайдуку.

— Иона, чертов сын! — заревел он басом, сняв с курчавой головы кудлатую папаху. — «Я опущусь на дно морское, я подымусь под облака…» — Всадник остановил тощего, изголодавшегося коня, поправил рукой сползавшую с правого глаза черную повязку. — Спрячь пока пушку, Иона. Давай поздоровкаемся. Шутка ли, дружка ветрел! И где? В степях родной Молдавии… Не на дне морском и не в облаках…

— Здоров, Свирид! — с радостным изумлением ответил Гайдук и уставился в темную с серебристыми паутинками бороду дружка. — Откудова и куда держишь курс? — Гайдук быстрым взглядом окинул колонну одноглазого. На селянских изнуренных лошадках с подушками вместо седел сидели пестро одетые всадники, кто с русской, кто с румынской винтовками.

Гайдук подал знак рукой. Полуэскадрон, не ломая боевого порядка, перейдя на шаг, остановился.

— Идем оттудова, — взмахнув рукой в сторону Днестра, поведал Свирид. — Колошматили румынцев и зуавов, брали на абордаж помещиков. А сейчас в Бессарабии духота, как в кочегарке. Нечем стало дышать. Вот я и повел своих хлопцев на русский берег: здесь будем давить контру. А после, может, и найдем тут, на Украине, хорошую голову… Она поведет нас обратно в Бессарабию…

— Это ты молодец, Свирид! — обрадовался Гайдук. — Сейчас дел хватит всем. Всем, кто стоит за народ, за свободу, за Ленина! А как там дома? Бывал в Богатом?

Иона Гайдук и Свирид Халупа выросли в большом бессарабском селе Богатом, что по соседству с придунайским городом Измаилом, на берегу сказочного озера Катлабух. С малых лет закалялись в его шумных водах. До военной службы, не имея ни своих челнов, ни своей снасти, вместе с отцами рыбачили на широких просторах Катлабуха, обогащая кулаков Богатого. В войну опять же вместе служили на Балтике. Кочегарка миноносца «Отважный» еще больше сдружила их. По призыву председателя Центробалта Павла Дыбенко принимали участие с десантом кронштадтцев во взятии Зимнего. Потом их пути разошлись. Иона Гайдук весной 1918 года с отрядом матросов попал в Кишинев, Свирид Халупа очутился в Екатеринославе.

— Замучила наших стариков измаилская сигуранца, — упавшим голосом продолжал Халупа. — И моих и твоих. Но я не остался в долгу. Отплатил нашим дукам и за себя и за тебя, Йона. Да, друг, твой старик все ходил по Богатому и хвалился: «Я-то как чай-травка, зато мой Ионул, слава богу, вышел в крепкие дубы. Там, на Украине, он высокий начальник… паша…»

— Конечно высокий! — усмехнулся Гайдук. — Посмотри на моего дончака — не конь, каланча…

Колонна Халупы продолжала свой путь к хутору с голубятней. Гайдук дал знак своим двигаться следом. Впереди черного знамени, мирно беседуя, ехали два командира. Скоро всадники обеих колонн завели лошадей в тень сада, стали знакомиться.

Чтобы развлечь своих людей на привале да удивить новичков — заднестровских ребят, Гайдук извлек из переметной сумы «походную фортупиану». Это было заботливо завернутое в войлок и холст внушительное оглинде, а по-русски сказать, — зеркало. Его заводной механизм исполнял одну-единственную мелодию — «Кампанеллу» Листа, насыщенную малиновым перезвоном колокольчиков.

— Что, приданое с собой таскаешь? — подмигнул единственным глазом, но довольно выразительно, Халупа, когда друзья детства уселись на глиняной завалинке хаты.

— Не приданое, а дорогой презент, подарок, значит, Свирид, от самого начдива.

— Это за что же он тебе презентовал, Ионул?

— Под Бендерами, помнишь, еще в прошлом году, когда мы отступали в Россию, погнался за нами броневик. Мы из засады вышибли пулями весь дух из скатов, французов захватили. А это оглинде висело в башне броневика. Якир — он был с нами — и презентовал мне эту фортупиану. Я ее берегу. В бою все норовлю стать к пулям правым бортом. Вожу свой презент в левой переметной суме…

— Тебе этот пустячок, а себе, думаю, отхватил, что поценнее. Французы, те дошлые — у них и часишки, и бруслеты золоченые, и перстеньки дорогие, и протабашни чижолые…

— Верно говоришь, Свирид. Всей этой муры в броневике нашлось в предостатке. Якир собственноручно сделал всему добру полный учет, а мы, красные гвардейцы, своими лапами тую перепись припечатали и с верным хлопцем — гайда до Одессы, в народную кассу, значит.