Иван Акулов - В вечном долгу

Все понимающе глядели на Колотовкина. А он то останавливался, то, не умея ждать, делал несколько шагов вперед, угибая большую голову.

Вдруг сердце Мостового забилось тревожно и шибко: он разглядел, что мешки везла Клава Дорогина. Он спустился с лошади и, бросив ее, догнал Колотовкина.

— За такие штучки, бывало, на фронте… — сквозь зубы процедил бригадир и скрипнул зубами.

— Здесь не фронт, — спокойно возразил Мостовой.

— Гулянка?

— И не фронт. А Клаву не тронь, — бледнея, сказал Мостовой и плотно сжал губы, не отводя своих глаз от глаз Колотовкина. — Бабу легче всего обидеть.

Подвода была уже совсем близко. Клава сидела на мешках легкой привычной посадкой, сбросив с телеги одну ногу. Голова у девушки была повязана большим платком, концы которого обернуты вокруг шеи. На лице совсем некстати улыбка.

— Заждались? — И смяла улыбку, перехватив тревожное выражение мужских лиц, добавила: — Я торопилась…

Колотовкин ни слова не сказал Клаве, даже не поглядел на нее, а трактористам крикнул:

— Заводи давай!

Комбайны ушли. Клаве нагрузили в освободившуюся телегу мешки с зерном, и она уехала. На месте стоянки агрегатов остались Мостовой, Колотовкин, Плетнев, подмененный кем-то, да мальчишка в материнской кофтенке и старой фуражке, напяленной до бровей, назад козырьком.

— А ведь ты кочет, агроном, — сказал Колотовкин, мягко щуря глаза на Мостового. — Петух. Гляди, как взбодрился за девку. И то верно, девка она хорошая, бери, не прогадаешь.

— Сейчас не до того.

— Кому другому сказывай. Не до того. Это нам уж вот, да и то другой раз в овин бы с какой убрался.

— Погодите-ка, Иван Александрович. Я хотел спросить у вас, вы сколько времени думаете работать в «Яровом колосе»?

— Уезжать пока не собираюсь.

— Не спорить нам надо, а рука об руку идти на одно. Я, Иван Александрович, тоже не сезонником приехал сюда. Жить буду здесь и хочу, чтобы механизаторы не гоняли вхолостую машины по полям. Уж если заехал, так чтобы бункер ломился. От хлеба. Ну разве это намолот, Иван Александрович, восемь-девять центнеров, да еще бункерного весу?

— Ерунда, конечно.

— Собираем-то, Иван Александрович, что бог пошлет. Преподаватель у нас был в техникуме, так он все время учил: воюйте со случайными урожаями. Если у вас часты случайные урожаи, значит, земля работает на износ. Значит, ни у вас, ни у земли нету будущего.

— Его бы самого, этого учителя, заставить попахать землю, — сказал Плетнев и засмеялся.

— Хватит зубы мыть, — вспылил Колотовкин. — Не все с умом, что землю пашут. Понял? Вот так. Не знаю, агроном, что и делать. Ведь мне и самому не велика радость — оставлять все поля под весновспашку. Но что сделать, если и машин мало, и горючего дают тютелька в тютельку, только на уборку? Ничего, агроном, не могу сделать. Решительно ничего. Без директора МТС, агроном, нечего и разговаривать. Да и вот еще, агроном, у колхоза и за ту технику, что сейчас работает, урожая не хватает рассчитаться. А ты еще хочешь просить тракторов. Вконец оголодим колхозишко.

К вечеру Мостовой с попутной машиной «Техпомощь» все-таки поехал в МТС. Он сидел в кабине рядом с шофером и слушал, как жестко гремело в кузове какое-то железо и как разъездной механик, лежа там на верстаке, пел что-то нерусское, степное и тоскливое.

Директора МТС, который только и мог помочь дядловскому агроному, на месте не оказалось, и Мостовой, не надеясь на встречу с ним, пошел обратно домой.

Уже смеркалось. Над землею собирался туманен, и крепко пахло дорожной пылью, дымом, картофельной ботвой. Воздух был сыроват и прохладен. А на востоке, пока еще в светлом небе, уже проклюнулась первая звезда и лучилась кротко и одиноко.

У Мостового было подавленное настроение. За дорогу он почему-то несколько раз вспомнил слова Колотовкина о том, что колхозу «Яровой колос» не хватит урожая рассчитаться за работу МТС. «А ведь это может случиться и в самом деле. Тогда в ход пойдут семена. Значит, как и прежде: у колхоза ни семян, ни зяби… Тогда зачем же я, агроном? Что изменится с моим приходом?» На эти вопросы Алексей не мог ответить, и его охватило щемящее чувство тоски и отчаяния…

Переходя мост через Кулим у своего села, Алексей увидел, что возле плотика, с которого обычно хозяйки полощут белье, кто-то купался. Алексей вдруг почувствовал, что к его потным лопаткам давно прилипла рубаха, что жарким огнем горят ноги и что лицо и волосы тоже в жарком поту. Алексей спустился к воде и по сутулой фигуре узнал Колотовкина: тот стоял по пояс в воде и, крякая и ахая, растирал черными, как голенище, руками белые плечи и грудь.