Иван Акулов - В вечном долгу

Сергей ждал, пока не прозяб насквозь. На душе у него было муторно… Значит, ядовитые смешки поползут по селу: Клавка Дорогина отшила Лузанова раз и навсегда.

Подняв воротник пиджака и запустив руки в карманы, он из-под горы снова пришел на улицу. Здесь было светлее и теплее. Огибая церковную ограду, Сергей увидел, что впереди его кто-то шел легким, неторопливым шагом. И по этому сдержанному шагу Сергей безошибочно узнал Клаву и понял, что она ждала его тут.

— Клашенька, что же ты? Я весь замерз даже…

— А я при чем?..

Он взял ее за плечи, повернул к себе и поцеловал в середину горячих и упрямых губ. И по тому, как девушка навстречу его поцелую чуть приоткрыла губы и доверчиво прижалась к его груди, Сергей понял, что добился своего.

Вечером, едва дождавшись сумерек, Клавка бежала под гору, где они встречались в вытоптанном скотиной ветельнике. Тут было безлюдно, пахло увядшими травами, парным молоком.

— Живем мы в красивых местах, — задумчиво говорил Сергей, а я больше всего люблю этот вытоптанный выгон. Черт его знает, и любить-то его вроде не за что, а вот любится. И все тут.

Клава никла головой к его плечу и, как только он умолкал, бралась за свое:

— Так прямо и слово дал учиться?

— Дал.

— Сам себе?

— Сам себе.

— И не отступишься?

— И не отступлюсь.

— А если я тебя попрошу о чем-то? Сильно-сильно. Сделаешь?

— Проси.

— Правда?

— Проси.

— Не езди никуда, Сережа. Возьми поцелуй меня и скажи: «Ос-та-юсь». Ну?

— Вот. Вот. Вот.

Он, смеясь, целовал ее в пухлые губы, потом почему-то тяжело вздыхал и говорил:

— Глупая ты, Клавка. Ой, глупая. И чем глупее, тем милее. Надо же как устроено в жизни: милому человеку и глупость к лицу. Вот задачка.

И он снова целовал ее, а она закрывала лицо ладонями, вяло отбивалась от ласк и допытывалась:

— Поедешь все-таки?

— Надо ехать.

— Зачем же, Сережа? Ты и так агроном. Что же это, всю жизнь, что ли, учиться?

— Хочу иметь высшее образование, Клавушка. Больше тысячи жителей в нашем Дядлове, а я буду первым с высшим. Первым! Поняла теперь?

— Понять поняла. Я, Сережа, думала, ты такой, простой из себя.

— А я и есть простой, Клавушка. Только хочу, чтобы ты гордилась мною. И мать и отец гордились.

— Вот я и говорю — непростой ты. Какой-то ты непонятный мне, Сережа.

— Пойдешь за мной — поймешь.

— Я хочу, чтобы ты шел за мной. Подумай вот.

И со смехом убежала. Сколько ни звал, не вернулась.

Как бы долго ни собирался человек в дорогу, самые большие хлопоты непременно останутся на последний день. Сергею завтра ехать, и дел у него по горло, а он ни за что не мог взяться. Все валилось из рук. Вчерашний разговор с Клавой в ветельнике отемяшил его, спутал, смотал в комок все его планы и мысли. Как он может ехать, ни о чем не договорившись с Клавой? «Остаться надо, — уговаривал себя Сергей. — Черт с ним, с институтом. В самом деле, всю жизнь, что ли, учиться? Не поеду. И Клавка будет моя. Не Алешке же Мостовому оставлять ее. Вот задачка».

Мать Сергея, Домна Никитична, полная, рыхлая женщина, совсем не могла без слез. Она видела, как тяжело Сергею покидать дом, и ей вдвойне не хотелось отпускать его от себя. Разве мало он намучился, родной, за четыре года учебы в техникуме? Кому охота опять пить голый кипяток да грызть сухую корку. Ей, Домне Никитичне, уже не дождаться его домой: здоровьишка у ней совсем не стало…

Гнули Домну Никитичну кручинные мысли, и слепли глаза ее от слез.

— И не ездил бы, Сережа. — Не знала Домна Никитична, сказала она эти слова или только подумала ими, но Сергей услышал их: он и она — оба они хотели этого.

— Не поеду я, мама. Все. — Он бросил в открытый чемодан выглаженную рубашку и захлопнул крышку. — К черту все.

— Ой ли?

— Не поеду. Хватит с меня варить картошку и есть ее из немытой миски. Надоело все до смерти. Пойду работать, как Алешка Мостовой. К черту учебу.

Сергей ушел в горницу и упал на кровать, головой залез под подушку. Хотелось, чтобы никто не мешал. Надо было освоиться с новыми мыслями и суметь защитить их перед отцом.

— Эй ты, слышь! Ну-ко встань.

Это отец, Лука Дмитриевич, положил тяжелую руку на плечо сына и ласково потрепал его. Сергей очнулся от забытья. Сел. Отец с мягкой улыбкой на губах сидел возле кровати и ерошил низко остриженные волосы. Это, пожалуй, только и выдавало его волнение.

— Ты, что, ай отдумал ехать?

— Не поеду, батя.

— Так. Значит, не едешь. Хм. Гляди, милый сын. Ты теперь сам большой, сам маленький. Не ехать, так не ехать. Хм.