Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 2

Вот скажи он сейчас неправду, солги, и Луку наверняка осудят и дадут срок. Отец уж позаботится, вон какой сидит, осунулся, лицо потемнело от переживаний. Прокурор докажет вину Луки, как пить дать. А если умолчать о последнем разговоре? Нет, пропади всё пропадом, а Лихобора он не пошлёт в тюрьму. Но как же признаться в собственной непроглядной глупости?

— Нельзя отложить разговор до моего выздоровления?

— Нет, я должен знать. От этого зависит…

Феропонт снова замолчал. Теперь иные чувства овладели его душой. Значит, отец хочет знать правду, чтобы ясно представить, какого он вырастил сына. Эта мысль разозлила парня, и, уже торопясь доказать и отцу и себе, что он не какое-нибудь ничтожество, не трус, который не отважится поведать правду, какой бы неприятной и горькой она ни была, сказал:

— Это правда.

— Что правда? Ты сам, нарочно сунул бороду в станок? — Генерал, не веря, с надеждой смотрел на сына.

— Понимаешь, я просто хотел ему доказать… мне казалось, что нет никакой опасности, а он издевался… требовал заплести бороду в косичку…

— Господи, какой же ты дурак!

— На этот раз ты прав. Я действительно показал себя круглым идиотом. Но я не глупее Луки Лихобора, и ему ещё придётся в этом убедиться… Мы ещё встретимся… Прости меня, пожалуйста, доктор прав, мне и вправду трудно говорить. Я посплю, пожалуй…

— Спи. Всё будет хорошо. Мы с мамой приедем завтра.

— Нет, только в тот день, когда пускают посетителей.

— Ты не хочешь нас видеть?

— Хочу, конечно. Но мне надоело быть исключением. Понимаешь? Надоело! — Феропонт сказал эти слова твёрдо, убеждённо.

— Хорошо, — сказал отец. — Об этом потом. А пока отдыхай.

Сын не ответил. Закрыл глаза: поборола нервная истома, парень, кажется, заснул. Отец осторожно, на носках, стараясь не дышать, направился к дверям.

— До свидания! — вдруг громко сказал Феропонт.

— Счастливо, — отозвался генерал и вышел.

В субботу вечером Лука вышел из госпиталя, с надеждой взглянул на скамейку, притулившуюся около крыльца: сегодня, как никогда прежде, хотелось увидеть Майолу. Девушка поднялась ему навстречу.

— Жду тебя, — просто и весело сказала она. — Странно, но уже выработалась привычка, здравствуй!

— Здравствуй, — радостно отозвался Лука, пожимая протянутую руку Майолы. — Боялся, что ты не придёшь.

— Интересуешься новостями о моём кузене?

— Просто соскучился по тебе. А как, кстати, себя чувствует Феропонт?

— По моим данным, хорошо. Борода прирастает…

— А в понедельник на профсоюзном собрании за его драгоценную бороду с меня голову снимут.

— Так уж и снимут!

— Не буквально, конечно, но проработочку устроят — будь здоров какую. Так что живи — не тужи, скучать некогда. — Лука замолчал и потом спросил: — А как ты думаешь, с завода не прогонят?

— Ну, что ты! Такое придумал. Послушай. — Майола вдруг запнулась. — А что… если я приду на ваше собрание?

— С какой это радости? Меня защищать?

— Да, защищать! Но не тебя, не очень-то задавайся. А справедливость!

Она заулыбалась от неожиданно пришедшего ей в голову решения.

— Хорошая ты девушка, Майола. — Лука впервые за долгие дни улыбнулся. — И за твой душевный порыв спасибо, только защищать меня нет нужды. Когда соберётся вся смена, сотни три рабочих, то там всё может быть — насмешка, острое слово, грубость, даже обида, но несправедливость — никогда. Я это уже давно понял. На собрании, где решается судьба человека, каждый чувствует на своих плечах тяжкий груз ответственности. Тебе приходилось переживать нечто подобное?

Майола молча кивнула.

— Вот так будет и в понедельник. Может, решение собрания не очень-то придётся мне по душе, но справедливым оно будет. Это уж обязательно. Они мои товарищи, понимаешь, друзья, а быть другом — это не значит говорить только приятные слова, может, даже наоборот, частенько приходится говорить горькую правду…

— Странно ты понимаешь дружбу. И пробовал так поступать?

— Почему же странно? И не толькб пробовал, но и поступал.

— Я об этом как-то не думала… И потом вы остаётесь друзьями?

— Всяко бывает. Это уж от человека зависит.

Они давно, сами того не замечая, медленно брели по широкой улице к станции метро, а рядом с ними и навстречу шли празднично одетые люди, торопясь кто в гости, кто в театр; им же казалось, будто они одни, настолько важным для них был этот разговор.

— А ты со мной… со мной мог бы дружить? — спросила она.