Ольга Гуссаковская - Повесть о последней, ненайденной земле

Володя приподнялся: недалеко от берега на мелкой волне покачивалось неуклюжее черное судно.

— Ну и уродина, — сказал он с пренебрежением. — Было бы на что смотреть.

Любивший точность Геннадий Васильевич не без труда прочел:

— «Оне… га». А что, капитан, хотел бы ты плавать на таком корабле?

Володя пожал плечами:

— Какой же это корабль? Так… лоханка.

— Ну, ты поосторожней насчет «лоханок»! Если хочешь знать, без этой «лоханки» рыбацкий флот и в море бы не ушел, — строго сказал за спинами ребят голос Василия Геннадиевича.

Володя мельком покосился на него: когда успел подойти? И еще раз глянул на нефтянку. «Онега» не стала симпатичнее.

Вокруг приземистого, измятого корпуса расплывались переливчатые пятна мазута. Даже чайки облетали «Онегу» стороной.

Гравий заскрипел под чьими-то тяжелыми шагами, по берегу шел еще кто-то. Володя обернулся… и увидел дядю Сашу! Он шел своей обычной развалистой походкой, где-то на самом кончике уха держалась потрепанная капитанка, а тугой русый чуб застил глаза.

— Так… Я вижу, к вам новенький прибыл? — весело спросил дядя Саша, показав на диво крупные белые зубы, — Между прочим, я еще и матери его говорил: «Выдери, пока не поздно, а то зачитается да и выкинет номер…» Вот и выкинул.

Однако смотрел дядя Саша без злости, даже весело.

— В общем, чтобы без хлопот, сбегаем мы на Холодный, а через час развернемся — и к дому. Ну и тебя заберем. Хватит уже матери нервы трепать… Что скажешь, Василий?

— Пожалуй, верно. Я думал Гаврилыча с катером подождать, но так быстрее будет. Да и не чужие вы вроде… — Он кинул быстрый взгляд на Володю, но тот, отвернувшись, смотрел на море. — Как, капитан?

Володя, так же не поворачиваясь, кивнул. Он все помнил: дорогу с метеостанции, разговор на берегу, но… ничего не мог поделать с собой. Все слова, все мысли словно вывернулись на черную изнанку, как только он увидел дядю Сашу. И знал: скажи он, что не хочет ехать, что ему противен этот человек, опять Василий Геннадиевич спросит: почему? И опять он не сможет ответить. Разве что про острогу… Но поверит ли ему Василий Геннадиевич? Похоже, что с дядей Сашей-то они друзья… А сам Володя верил, как никогда: перед ним Рыбий князь! И через час он уедет с ним, так ничего и не узнав. Он так сжал камень, что острые колпачки мидий впились в ладони. Боль вернула его к действительности.

Дядя Саша спокойно уходил, размахивая длинными руками, и уже что-то рассказывал Василию Геннадиевичу.

— Рыбий князь опять поблизости шкодит. Мы сейчас с Улахана идем, видели там его следы. Помнишь, я тебе острогу его показывал? Там она же поработала… — долетели до Володи неожиданные, как удар грома, слова.

«Он же врет, как вы не видите!» — хотелось крикнуть Володе, но он сдержался. Не то. Рыбьего князя надо поймать. Самому поймать. Вот тогда поверят. И никто уже не подумает, что он взъелся на дядю Сашу из-за мамы. Мысль эта, вначале случайная, постепенно укрепилась, показалась дельной. Неясно только было, как это сделать.

Возле палатки горел костер, и оттуда неприятно пахло: это Геннадий Васильевич надумал жарить ершей на палочках вроде шашлыка. Володя поднялся с камней и побрел к палатке, отмахиваясь от дыма.

Все это в последний раз: костер, палатка, чай, пахнущий дымом, и даже горелые, вонючие ерши. И кончается все совсем не так, как хотелось. Ну что стоило этому Гаврилычу вернуться чуть раньше срока?

«Но ведь он вернется завтра утром… Всего одна ночь», — словно шепнул ему кто-то. А ночь можно провести где угодно — хоть в кустах. Ведь не убьют же за это? Только написать записку — и все.

Володя ожил. Незаметно юркнул в палатку, вырвал чистую страницу из той самой книжки про любовь. В кармане нашел огрызок карандаша. Написал сразу, не обдумывая: «Я не поеду с дядей Сашей, это мое дело почему. Буду ждать Гаврилыча на острове, а вы меня не ищите».

Оставив записку в палатке, он, опять никем не замеченный, исчез в кустах. Стланик сзади палатки стоял густо.

Володя нашел плоский теплый камень, лег на него ничком. Низкие лучи солнца добрались до самой земли, и перед Володей открылся маленький хлопотливый мирок, Темной ниткой тянулись куда-то муравьи, словно привязанные друг к другу. Уже зарумянились бочки на ягодах брусники. Некоторые наклеваны: кто-то уже пробовал их на вкус. И у сыроежки, что спряталась между корней стланика, надкушена ножка. Тихо, чуть слышно прошелестели сухие хвоинки… На корне сидела рыжая мышь. Так вот кто тут хозяйничал.