Ольга Гуссаковская - Повесть о последней, ненайденной земле

И украдкой, искоса глянула на дочь. Красавица ведь: лиловые цветы на черных кудрях, сама легкая, как из солнечного луча вылилась. А где бродит ее душа?

Лена перехватила этот взгляд и обняла Нонку за плечи — пусть тетя Нюра знает: не даст она ее в обиду. И потянулись вверх по косогору, к деревне: впереди неунывающие Колька и Павка, за ними Лена с Нонкой.

Детдомовский Соколка раза два брехнул на Лену и снова занялся своими блохами. Подойти к ней он и не подумал: ясно, что ничего съедобного нет в руках у девчонки. А Лене стало немножко грустно: «Совсем меня забыл, а я ему лапу лечила…»

Вытоптанный до блеска двор поразил ее безлюдьем. Никого. На обломанной сирени дерутся воробьи. Сохнет за домом безликое детдомовское белье, и не на кого кричать, чтобы не играли среди него в прятки. Лена поднялась на крыльцо и, по-прежнему никого не встретив, прошла в знакомую спальню. Вот здесь тогда сидела тетя Нюра, а она сама вышла не в эту дверь, а в другую, в дальнем конце узкой и длинной комнаты.

Сегодня на рассвете, идя лесом в город, Лена так ясно представляла себе, как встретят ее ребята. Она хорошо помнила, что творилось в их группе год тому назад, когда проездом навестила ребят смешливая певунья Анеля-белоруска, которую еще раньше нашли родные. Вместе с матерью и сестрой Анеля ехала в Сибирь, к каким-то другим своим родственникам, у нее их оказалось очень много. «На всех нас хватило бы», — пошутила тогда староста Маришка. Ребята окружили Анелю сплошным кольцом, и все-таки между ними и ею всегда само собой оставалось узкое свободное пространство. Его не переходили, через него тянулись только руки, трогавшие то нарядное вышитое платье, то настоящую шелковую ленту в Анелиной косе. И в глазах у девочек была не зависть, а счастливое обожание…

Нет, Лена знала, конечно, что на такой прием ей рассчитывать нечего, достаточно глянуть в зеркало, чтобы это понять. У тети Нюры зеркало «доброе», совсем помутнело от старости, но и в него видно, что платье у Лены выгорело добела и давно ей не по росту — тетя Нюра пришила по подолу кусок от другой такой же ношенины. И с волосами не сладить — торчат во все стороны: ни в косы не заплести, ни так причесать. Да еще и на носу завелись веснушки, а ресницы от солнца совсем выцвели. Но было другое: убогий ее наряд никого не повторял и принадлежал ей самой. И сама она тоже принадлежала себе самой, а этого так не хватало в сравнительно сытой и одетой жизни детского дома. Лена верила: хоть немножко, но позавидуют и ей. А потом она расскажет о деревне, о тете Нюре и Нонке, о заповедной Татарской сечи, и тогда уже все поймут, что живется ей хорошо.

Собралась она рано, тихо, с вечера еще сказавшись тете Нюре. Миновала березовую земляничную рощу и по краю Татарской сечи вышла на просеку. Как сошедшиеся для битвы войска, стояли по двум сторонам просеки: с одной — белые березы, с другой — черные ели. Между ними высокая и нежная лесная трава, боящаяся солнца. Восковыми свечами поднимаются в ней пахучие любки и крупные, как в саду, голубые колокольчики. Травы отяжелели от щедрой засушливой росы и понизу душно пахнут прелью. Тянет пряным цветом хмеля из близкого оврага.

Лена шла по просеке, ничуть не боясь леса и одиночества, и незаметно красота его стирала все темное в ее воспоминаниях о детском доме. Казалось, и не стояла никогда за ее плечами черная беда и ребята относились к ней по-доброму. Она даже забыла на минуту, зачем пошла в город, — так захотелось увидеть их всех, рассказать о своей новой жизни.

…И вот она стояла посреди пустой спальни и не знала, куда же все подевались. Только воробьи за окном, додравшись до изнеможения, ругались скрипучими, охрипшими голосами, Но вот к ним присоединился еще какой-то звук. Шаги. Лена обернулась: в другую дверь спальни, хромая, вошла Маришка.

— Это ты? — спросила она без радости и интереса.

— Да, я… А где все?

— В совхозе. Ты что, забыла? А я ногу поранила, вот и осталась дома. Ты зачем пришла-то?

Лена молчала. Разве Маришке объяснишь «зачем». Всем существом она уже поняла свою ошибку. То, что словно смыл с ее души лес, никуда не ушло: ни доверия, ни любви не оставила она в душах обитателей этого дома. И они не виноваты в этом. Та же Маришка, что сейчас смотрит на нее настороженно и недобро… Ее семья погибла от рук полицаев, одна она уцелела чудом. Лена ведь знает это. И еще: ни Маришке, ни другим никогда не понять, почему не им, а Лоне судьба послала новую семью…