Юрий Лаптев - Заря

— И репей, и лебеду, и кукольник тоже. Нет, Иван Григорьевич, как ни люблю я свою землю, но над человеком не поставлю ее никогда. Да вот, посмотри сюда и сюда. — Наталья Захаровна указала сначала направо от дороги, потом налево. — Разве земля не та же самая? А почему пшеница разная?.. Меня, агронома, не обманешь. Вот с этого поля колхоз снимет раза в полтора больше. Наверное, Брежнев засевал?

— Нет, Коренковой бригада.

— А-а… Ну, здравствуй, Дарья Николаевна! Узнаю тебя, красавицу, по походке. — Васильева сошла с дороги и, склонившись, сорвала несколько стебельков. — Ой, да какая же ты пригожая!

Лицо Натальи Захаровны стало по-детски счастливым. Она нежно расправила своими тонкими пальцами стебель. Потом взглянула на Торопчина.

— Это ты вернул Коренкову на бригаду?

— Постановило правление, а я только рекомендовал и Марью Николаевну уговаривал чуть не месяц. Она ведь в большой обиде на колхоз была.

— Вот она, бабья логика! — Васильева отбросила в сторону стебельки и вновь вышла на дорогу. — Ко мне тоже одна такая вчера заявилась обидчивая. У нее какой-то дурень в милицейской форме козу отобрал, так та, почище вашей Коренковой, на всю советскую власть обиделась. Не смешно?

— Смешно, — согласился Торопчин.

— Ну, посмеялись — и хватит. Теперь о себе рассказывай, — повернувшись к Торопчину и требовательно нацелившись взглядом, сказала Васильева. Любила она в разговоре неожиданным вопросом застать человека врасплох. — Почему обижаешь своего председателя?.. Про других пока не говорю.

Если бы такой вопрос Торопчину задал кто-нибудь другой, хотя бы тот же Матвеев, Иван Григорьевич, очевидно, ответил бы не задумываясь. И сейчас в голове у него мелькнула мысль: «Такого обидишь». Но Наталье Захаровне так ответить нельзя. Уже по вопросу почувствовал Торопчин, что и первый секретарь райкома в чем-то его обвиняет. Но в чем?

Не дождавшись ответа на свой вопрос, Васильева поставила второй, еще более прямой и резкий:

— Так кого же, ты думаешь, от работы отстранить придется?.. Может быть, председателя колхоза, который один из первых попал на областную Доску почета?.. А если за Бубенцова все колхозники заступятся?

И опять очень трудно было ответить Торопчину. Даже в походке его отразилась растерянность.

— Ты, конечно, скажешь, что так вопрос ставить нельзя…

Ну, как это Наталья Захаровна могла прочитать его мысли? Ведь Иван Григорьевич даже в глаза ей взглянуть боялся. Большая, подчиняющая себе сила таилась в этой маленькой и хрупкой женщине.

Еще несколько шагов сделал Иван Григорьевич молча. Потом сказал:

— Да, я считаю, что так ставить вопрос не имеет права ни Бубенцов, ни я.

— Интересно… Тогда кто же будет вас мирить?

— И мириться не хочу. А если бы и захотел, то не смогу. Совесть мне этого не позволит, Наталья Захаровна.

Иван Григорьевич говорил искренне и твердо, но головы не поднимал и не смотрел на Васильеву. Даже не косился в ее сторону.

— Вот тебе и раз! — Васильева удивилась. — Ну, а если до драки дело у вас, совестливых, дойдет? До обыкновенной драки — на кулаках?

— Буду драться! Никогда и никому не спускал.

Торопчин не смотрел на Васильеву и поэтому не мог видеть, что первый секретарь райкома смотрит на него с полным одобрением. Но голос у секретаря звучал сухо и придирчиво.

— И в райкоме на бюро так выступишь?

— Только так!

— Ух ты! — Васильева замедлила шаг. Замедлил и Торопчин. — А ведь за такую боксерскую принципиальность, товарищ Торопчин… пожалуй, партия по головке не погладит.

— Ну и что ж, — Иван Григорьевич остановился и взглянул, наконец, в лицо Васильевой. Но теперь лицо секретаря райкома стало серьезным, а взгляд острым, колючим, испытующим: — Вам, Наталья Захаровна, скажу прямо. То, что райком вызывает меня на бюро, для меня… для меня…

— Большая обида, — подсказала Васильева.

— Да.

— Вот оно что, — Наталья Захаровна сразу как-то нахохлилась, приподняла остренькие плечи, стала похожей на маленькую, но злую птицу. — Никак не хуже вы той бабы, что за козу на советскую власть обиделась!

— Наталья Захаровна! — умоляюще сказал Торопчин.

— Подождите, товарищ Торопчин!.. Во-первых, бюро райкома — это не камера следователя. А во-вторых, за все время моей работы в райкоме ни одного коммуниста на бюро напрасно не обвинили. Но уж если вас вызывают…

Васильева увидела на лице Торопчина неподдельное страдание. Уж очень любил и уважал Иван Григорьевич эту маленькую, всегда такую приветливую с ним женщину, Но и она, повидимому, считает его виноватым.