Николай Асанов - Открыватели дорог

Но сам-то себя он не освобождал. Он отлично понимал, что если не переломит себя и свою хворость, то ни физиком, ни пианистом не станет. И пытался закалить себя, свою волю, свое довольно хилое тело. В десятом классе он «шел на медаль», как говорили однокашники.

Павел Николаевич снова повторил все свои аргументы. Упрямый ученик медленно покачивал головой: «Нет-нет-нет!» Павел Николаевич воскликнул:

— Но почему же тогда физико-технический? Вы кончаете школу с медалью. Идите туда, где медалистов принимают без экзаменов! Это позволит вам не отрываться от музыки.

Алексей смущенно улыбнулся.

— А если я хочу проверить свои силы и знания? Этот факультет новый. Там особые требования. Пусть они сами решат, гожусь ли я. Ну а если не примут, вернусь к вам…

— Но что вас привлекает в физике? После этих взрывов, после угрозы заражения воздуха от испытаний, после того, как физика стала подлинным бедствием для человечества, ваше намерение кажется мне просто безрассудным!

— Но ведь у медали есть и другая сторона: мирное применение атомной энергии…

— Ах, бросьте вы! — устало сказал Графтов. — Я расспрашивал. Кто-то из ваших прославленных теоретиков сказал по этому поводу довольно зловещие слова: «Человечество погибнет не от атомной бомбы, а от мирного применения атомной энергии. Отходы из реакторов — вот где лежит угроза…» Разве это не так?

— Ну, пессимисты бывают разные: и преувеличивающие опасность, и не замечающие ее, — суховато ответил начинающий физик. Но, увидев дрогнувшие губы учителя, смягчился: — Я ведь только хочу попытать свои силы, Павел Николаевич. И потом я же сказал: если там у меня ничего не получится, я приду к вам.

— Боюсь, что у вас получится! — со вздохом ответил Павел Николаевич, вставая, и принялся надевать пальто трясущимися старыми руками. Алеша помог ему.

Но Графтов не забыл ученика. После каждых экзаменов в приемной комиссии нового факультета появлялась странная фигура музыканта. Его скоро стали встречать как своего: «Горячев — пятерка!»

После третьей пятерки Павел Николаевич больше не показывался ни на факультете, ни в доме Горячевых. Ученик изменил ему.

Но Алеша не забыл учителя. Получив студенческое удостоверение, он принес учителю бутылку вина и торт. Графтов сердито сказал:

— Я не девушка… К чему мне приношения?

— А я пока не научился пить коньяк! — напомнил Алеша.

— Прикажете рассматривать вашу бутылку как успокоительные капли? — спросил Графтов.

— Нет, как языческое жертвоприношение.

— От меня теперь ваша зачетка не зависит.

— Но мои знания зависят, — жалобно сказал Алеша.

— Я никогда не был силен в физике и математике, — холодно ответил Павел Николаевич.

— А я все еще слаб в музыке…

Это неожиданное признание вернуло Графтову всю его доброту. Но понять своего ученика он так и не смог. Однако побоялся спрашивать, зачем ему теперь музыка. Просто отодвинул немудрые дары Алеши, раскинул на пианино ноты Дебюсси, сказал:

— В прошлый раз мы остановились на творчестве «Могучей кучки». Теперь вам предстоит великое удовольствие понять экспрессионистскую музыку французов. Надеюсь, что в середине года мы сможем перейти к испанцам с их новой экстраполяцией музыки как духовного начала и с полным отрицанием чувственного. Прошу начинать!

Лицо его побледнело от волнения, он склонил голову, словно подставляя ухо под ливень звуков. И когда длинные Алешины пальцы заметались по клавишам, Павел Николаевич закачался в такт, вытягивая жилистую шею, теребя развязавшиеся концы шнурка-галстука, будто наблюдал, успевает ли догнать эти быстрые звуки его ученик.

Алексей делал все как надо. И доброе, благостное чувство постепенно все отчетливее проступало на лице Павла Николаевича. Он снова поверил в своего ученика.

О святители новейшей физики, как давно все это было! Как быстро канули в прошлое наивная юность, любопытствующая молодость, чреда открытий и время откровений!

Вот о чем думал Ярослав Чудаков, лежа в своем «кабинете» на диване и прислушиваясь к журчанию голосов на кухне: там Аннушка кормила Ярослава Маленького. На статью Ивана Александровича Гиреева Аннушка взглянула только мельком, подала газету мужу и сказала довольно иронически:

— На-ка вот почитай, какой ты знаменитый! — И пошла на кухню, где шестилетний Ярослав Маленький громко и настойчиво требовал ее внимания.