Монах выглянул из чулана — Яка за столом скручивал новую папироску.
— Светат, Яшк, не опоздаешь?
— Не опоздаю. — Яка спрятал скрученную папироску за козырек шапки, свернул новую, прикурил от лампы. — Ты мне спички дай, Федьк, в лес иду.
— Спички есть, не жалко, — обрадовался Монах. — И махорки возьми, у меня еще есть.
Яка сунул в карман штанов махорку и газету, взял у Монаха спички и пошел к порогу. На ходу сдернул с печи непросохший брезентовый плащ, натянул его с шумом, как фанерный, подпоясался патронташем, взял из угла ружье.
Монах, наблюдавший за ним, удивился, что у него пустые, неживые глаза и серые, обметанные землей, губы под вислым и вроде бы истончившимся носом. Не удержавшись, ляпнул;
— А ведь ты ноне умрешь, Яшк, ей-богу, помрешь ноне!
— Дурак, — сказал Яка, хлопнув перед его носом дверью.
Уже рассветало, неутихающий ветер успел размести тучи с ледяного неба, осталось лишь серое охвостье легких облаков, их сносило, как мокрых грачей, на восход, в сукровично-горячую муть, где пряталось холодное солнце.
Яка поглядел на остервенело гавкающую Дамку, натянувшую цепь до крыльца, свистнул своих виновато молчащих собак и пошел прямиком к Коммунской горе.
Залив был здесь широкий, но развиднелось уже хорошо, и Яка не падал, шел мелким скользящим шагом. Всю дорогу до Коммунского леса и в самом лесу, отводя рукой мокрые, готовые исхлестать его голые ветки, он видел сидящую на постели дочь и чувствовал безысходную пустоту в себе, пустоту и зряшность всей своей жизни. Странной и тонкой ниточкой, связывающей его с этим неуютным миром, была лишь ненужная мысль о волчице, обманувшей покойного Сокола, и он, сам не сознавая этого, хотел убедиться, что волчица эта была не собакой, как твердила молва, а настоящей волчицей, что он не ошибся и не зря застрелил Сокола. Он хотел найти эту волчицу, найти ее во что бы то ни стало, сегодня, сейчас, немедленно. И он шел непривычно торопливым, неохотничьим шагом, шел с одной мыслью, и чутьем, нутром охотника, слитого с природой, с этим вот ознобно-мокрым непогодящим миром, знал, что он встретит проклятую волчицу, встретит скоро и сразу узнает ее.
Он не пошел к горелому болоту, а поднялся прямо к барскому дому, то есть к месту, где прежде стоял барский дом помещика Буркова, а потом была местная коммуна, пока ее не прикрыли и дом не растащили по бревнышку, по кирпичику заботливые для себя хмелевцы. Теперь тут ничего не осталось, была забитая снегом яма, все заросло бузиной и одичавшей малиной, со всех сторон подступал лесной молодняк, чтобы скрыть последние следы человеческого неразумия.
Яка постоял тут, отдыхая, покурил и пошел вправо, через места барских служб, конюшен, сквозь одичавший лесопарк, примыкавший к старой дубраве. Дубрава принадлежала лесхозу и пострадала немного, но и здесь давно не проводили санитарных и осветительных рубок, чащоба стала как в тайге, не продерешься. Собаки ныряли под ветки впереди него, а он с трудом поспешал за ними, отводя мокрые ветки рукой и ружьем, которое он держал в другой руке. Иногда он не успевал отвести ветку, и натыкался на нее, поцарапал лицо и руки, подумал, что надо было взять варежки или рукавицы, и торопился, торопился.
Волчица, по его расчетам, должна быть за вторым оврагом, и, не доходя до первого, он отозвал собак, взял их на поводки. Снег в овраге еще не сошел, но был уже неглубоким, рыхлым, а второй овраг был мельче. Яка вылез наверх, отдышался, огляделся. Слева за оврагом угадывался бурелом третьего года — вывороченная с корнем ель, несколько старых лип и подмятый ими молодняк.
Логово могло быть только там, место самое подходящее. Дорог поблизости нет, глухая чащоба, Коммунская гора давно уже обезлюдела.
Яка зарядил оба ствола картечью и сторожким скрадочным шагом двинулся к бурелому. Ветер дул с противной стороны и не мешал — помогал, глушил воем и верховым шумом, шорохом хвои, стуком и скрипом ветвей шаги. В полсотне метрах собаки забеспокоились, натянув поводки, и Яка увидел на снежной плешине перед собой волчьи следы. Знакомые следы двух зверей, крупный, матерого волка, и поменьше, похожий на собачий. Дрожащими руками он отстегнул с ошейника поводки и побежал вслед за собаками. Он успел пробежать не больше десятка-полтора шагов, как увидел у корней ели серого зверя. Лобастый, по спине темный ремень, хвост поленом. Яка взвел курки, вскинул ружье, и в этот момент рядом возникла другая голова, с остро торчащими ушами, заметно меньше первой. Вот эта была она, та волчица.
Читать дальше