Владимир Тендряков: Среди лесов

Возвращались они в деревню поздно вечером. Шли тропинкой среди ржи. Тысячи невидимых кузнечиков — одни далеко, другие совсем рядом, каждый на свой лад, вразброд, взахлеб — звонко трещали. Иногда казалось, что широкие поля ржи звенят каждым своим стебельком. Но это не нарушало тишины — слышно, как далеко в лугах, в затянутом осокой озерке, крякают дикие утки…

Спевкин был доволен, что наладились дела во второй бригаде.

— Юрка не уступит, не-ет! Зацепил его Федот за живое!

— А Барышня опять выкидыш сделает, — вставил все время молчавший Роднев.

Барышня, кобыла из конюшни Левашова, дважды жеребилась и каждый раз неудачно — мертвыми.

— Что ж Барышня? Попадись Федоту, и он такой Барышне не помощник, против не попрешь — природа!

— То-то и оно, не Федоту с природой ладить.

Спевкин притих.

Впереди показалась чуть покачнувшаяся навстречу высокая старая ель, обросшая бородачом. Около нее, на том месте, где тропинка разбивалась на две, Роднев остановился.

— Вот, — указал он на тропку, уводящую в сторону от Лобовища, — по этой дорожке будем ходить учиться.

— К чапаевцам? — спросил Груздев.

— К ним.

Спевкин шагнул на тропинку, что отходила в Чапаевку, потоптался, словно пробовал сапогом утоптанную землю, и засмеялся негромко:

— Ишь ты… Путь к знаниям.

Жеребец Цезарь был гордостью Дмитрия Спевкина. Он его выгодно выменял в колхозе имени Чапаева на невидную, с лукавым норовом кобылу Тещу. У Цезаря — нервная шея, маленькая сухая голова, шерсть лоснится на солнце, переливается от светлозолотистого {1} 1 Орфография и пунктуация 1954 года сохранены. — Прим. OCR. до цвета темной застаревшей меди; передние ноги словно в башмаках — оба копыта под венчик белы… Прежде чем сесть на коня, Роднев долго любовно его охлопывал и оглаживал.

Стоял знойный день. Высоко в небе неподвижно висел ястреб. Василий сначала понукал коня, потом перестал и осовело покачивался в седле. Но вот набежала тучка. Эта тучка была настолько мала, что не смогла даже закрыть солнце. В потную руку, державшую поводья, ударила тяжелая прохладная капля, вторая разбилась о щеку, третья, четвертая… и под копытами коня, обрастая пыльными шубками, суетливо покатились дождевые шарики; сразу же прилипла к спине рубаха.

Такой дождь с солнцем зовут или «грибной дождь» — считают, что после него хорошо растут грибы, — или «слепой дождь» — идет и не видит, что не время ему, что вовсю светит солнце.

Конь вскинул голову, перешел на размашистую рысь. Над освеженной зеленью лугов, полей, перелесков поднялась нежная радуга, даже не радуга, а, скорее, смутный намек на нее.

Дождь оборвался внезапно. Запоздавшие капли торопливо ударили в землю. В воздухе осталась бодрая свежесть, рождавшая радостное чувство.

Дождь прошел, а радуга еще долго стояла на небе, крепла и разгоралась.

Мимо скотного двора, свинарника, мимо конюшни нес Роднева Цезарь в деревню Чапаевку.

Около распахнутых дверей конюшни три парня со всех сторон разглядывали пугливого жеребенка-полугодка.

Они повернули головы в подъезжающему. И вдруг один из парней с широкой улыбкой на круглом лице двинулся навстречу, раскинув руки, словно увидал доброго старого знакомого.

Роднев придержал коня, вгляделся: обыкновенное, простецкое лицо в развеселых веснушках, облупившийся на солнце нос — вроде не встречал такого, не знаком, а, впрочем, кто знает?.. Цезарь, вырывая из рук повод, дернулся навстречу и стал радостно тыкать мордой в лицо, в грудь, в руки парня.

— Цезарь! Ах ты, медная шкура! Узнал ведь… Не забываешь, выкормышек мой, — растроганно говорил парень, с умелой и грубоватой лаской похлопывая широкой ладонью по морде и шее коня. — Вы к кому? — спросил он Роднева.

— К Трубецкому.

— Кажется, у себя. Пойдемте, провожу. Да вы слезайте с коня, его на место поставят. — И, видя, что Роднев с любопытством оглядывается, спросил: — Вы что, впервые у нас в Чапаевке?

— Нет, бывал… лет двенадцать назад.

Парень насмешливо присвистнул:

— Значит — впервые. Не та Чапаевка.

Но Василию казалось, что Чапаевка изменилась немного. Те же высокие дома с черемуховыми садиками широко расступались перед дорогой; как и прежде, на припеке стоят скамеечки у ворот, тяжелые кольца щеколд на калитках, привычные глазу резные наличники. Но чего-то не хватало, чего-то нет в Чапаевке старого, обычного, деревенского. И вдруг Роднев понял…

Две девчушки, лет десяти–двенадцати, в коротеньких, не по росту, платьицах, с загорелыми ногами, с одним большим ведром на двоих, подошли к колонке, повесили на ее чугунный нос ведро и открыли кран. Струя воды ударила в дно и густо запела.