Римма Коваленко - Конвейер

Улица вела вверх, за зеленью абрикосовых деревьев просвечивалось море. Лавр Прокофьевич не шел, а взбирался по этой улице к какой-то неясной вершине. Что он увидит с этой вершины, Лавр Прокофьевич не знал. Навстречу ему спешили к центру города нарядные люди, все те, кто жил на окраине в частных маленьких домиках, в тесноте, но в радости, что нашлось местечко недалеко от моря. Когда-то и они с Татьяной отдыхали в таком домике. Хозяйка попалась жадная, за все брала дополнительную плату: за умывальник, висевший во дворе, за телевизор, возле которого они посидели на хозяйской половине дома пару дождливых вечеров. Вспоминали потом эту хозяйку со смехом, перечисляли, за что она еще могла взять с них деньги, да не догадалась.

Дом Полундры, если это все-таки его дом, был высок, сложен из красного кирпича, плотный зеленый забор не закрывал его и до половины. Калитка настежь. Асфальтированная дорожка, раздваиваясь, вела к широкому крыльцу и к беседке с круглым столом, за которым, по всему видно, недавно обедала большая семья. Тарелки, чашки, кастрюля с половником и еще мальчик лет шести за отдельным столиком, изнывающий над тарелкой с киселем. Лавр Прокофьевич не сразу заметил мальчика, а когда увидел, то направился к нему в беседку. И тут же из зарослей виноградных кустов показалась женщина. Она была в фартуке, в домашних тапочках, с полотенцем на плече. Но этот фартук и тапочки вовсе не были затрапезным домашним одеянием, наоборот, что-то было в них даже щеголеватое: фартук отглажен, с большими карманами, тапочки новенькие. Лавр Прокофьевич заметил еще одну женщину, молодую, сидевшую поодаль на скамейке. Увидев женщину в фартуке, молодая поднялась ей навстречу:

— Выпустите его, Анна Егоровна. Старая песня: он будет сидеть до вечера.

После этих слов мальчик сорвался со своего места и бросился к калитке, молодая женщина побежала за ним, а та, что в фартуке, не двигаясь с места, уставилась на Лавра Прокофьевича.

— Извините, пожалуйста. — Лавр Прокофьевич почувствовал, что силы покидают его. — Алексей Григорьевич проживает по этому адресу?

— Проживает, — ответила женщина, — а вы кто?

— Да так, почти никто. Мне бы хотелось с ним повидаться.

— Если насчет жилья, то мы не сдаем. Мы берем только детей, у которых родители отдыхают по путевкам.

Она не знала, что выручила его, почти спасла. На крыльце появился Полундра. Маленький, сухой, заспанный. Мятые полотняные брюки колыхались на ногах, трикотажная полосатая рубашка заправлена под ремень. Лавр Прокофьевич с трудом его узнал. Бывает так: не видел человека, но очень хорошо его знаешь. Лавр Прокофьевич хорошо представлял себе Полундру, но совсем не таким.

— Я насчет ребенка, — сказал Лавр Прокофьевич. — Не мой ребенок. Просили узнать, нельзя ли его к вам пристроить.

— Пацан, девочка? — спросил Полундра.

— Пацан.

— Сколько лет?

— Десять. — Лавру Прокофьевичу не часто приходилось врать, и сейчас он ощущал в себе какую-то невесомость, будто не он, а кто-то все это сочиняет за него.

А Полундра, колыхая штанинами, уже спускался с крыльца, поглядывая на гостя с разоблачающей ухмылкой. У Лавра Прокофьевича похолодело внутри: выходит, догадался Полундра, кто он такой и зачем пожаловал.

— Большой, — сказал про ребенка Полундра, — но если поведения хорошего, то можно взять. Как у него в школе с дисциплиной?

— У кого? — спросил Лавр Прокофьевич, и тут ему вдруг стало так противно от собственного вранья, что он повернулся и пошел к калитке.

— Айн момент, — ринулся за ним Полундра, — а задаток?

Лавр Прокофьевич остановился. Женщина в фартуке тоже подошла.

— Содержание ребенка, — сказала она, — обходится в четыре рубля в день. Рубль постель и три рубля питание. На какой срок вы определяете мальчика?

— Дней на двадцать, — так же, как и раньше, до конца не понимая, что это говорит именно он, ответил удрученный Лавр Прокофьевич.

— Четвертак, — сказал Полундра. — Четвертачок в задаток. И за мой счет по стаканчику «изабеллы». В честь знакомства. — Он выразительно поглядел на жену.

Прошло всего несколько минут, а они уже сидели в беседке за бутылкой вина. Анна Егоровна убрала посуду, смахнула со стола крошки.

— А где дети? — спросил Лавр Прокофьевич, отпив глоток кислого домашнего вина.

— Дети с родителями, — ответил Полундра. — Они у нас только едят и спят. Я, кстати, забыл сказать, что с детьми мы не занимаемся. Только еда и ночлег.

Не мог этот человек быть в жизни рядом с Татьяной. И все-таки хорошо, что Лавр Прокофьевич посмотрел на него, убрал со своей дороги этот тяжелый камень.