Гавриил Колесников - Поклонитесь колымскому солнцу

— Ничего не боятся, — сказал я Попову. — Прямо хоть палкой их бей.

Друг мой глянул на меня удивленно-укоризненным взглядом:

— Птица к тебе в гости, а ты ее — палкой! Совесть надо иметь.

Я понял Попова и засмеялся:

— Да это я так, к слову.

— А ты думай, когда говоришь. Слова, они тоже разные бывают.

Суровый таежный охотник, Попов перестрёлял за свою жизнь немало разного зверья и птицы. Но был он человеком твердых и своеобразных убеждений, которые не позволяли ему поднять руку на куропаток, обступивших наше жилье.

Куропаток мы не трогали, и жили они с нами душа в душу.

Спустя неделю Попов, как обычно, принес воду, но был молчалив и скучен.

— Чего ты насупился?

— Снялись наши куропатки, улетели.

— Как — улетели?! — воскликнул я.

— Обыкновенно. Поднялись и улетели. Давай пей чай да пойдем стланика сухого соберем побольше. К холоду улетели птицы. Они ведь и к нам-то от довременной зимы откочевали. Не вылиняли еще. А теперь и у нас холод куропатки почуяли. Подальше от него, в тепло бегут…

Весь день мы прилежно собирали сухой кедровый стланик, готовили себе топливо. А к вечеру небо заволокло густой серой хмарью, и солнце спряталось за холодной багрово-желтой завесой.

Ночью повалил снег, тайга загудела от резкого северного ветра.

Таежный барометр сработал точно.

По берегам рек растут на Колыме и тополевые рощи. Укореняются они на затопляемых галечниках, в полую воду, стоят по колено в воде, и просто диву даешься, откуда такие могучие деревья добывают себе пропитание в скудном да еще отмытом галечнике. Но вот добывают, живут!

Еще зимой приметил Попов на берегу тополевого великана. Он стоял, как седобородый воевода, на опушке среди своего тополиного войска, весь в белых мохнатых хлопьях изморози.

Мы пытались обнять его, но для этого не хватало двух обхватов..

— Руки коротки! — засмеялся Попов. — Лет, видать, двести старику, а то и побольше, матерый.

— Пусть растет, — сказал я небрежно. — Красивый. Большой. Вреда от него нет, но и пользы мало.

— Много ты понимаешь, — возразил Попов. — Тут ведь в иных местах, кроме тополей да ветел по берегам, никакой лес не живет. Люди себе избы тополевые рубят.

— Так это же труха, а не древесина!

— У тебя в России — труха. А здесь, на Севере, ни плесень, ни гниль против наших холодов не стоят. Ветлы и тополя, как кость, делаются — белые, крепкие, не уколупнешь. Тополевые избы по сто лет стоят, а всё как новенькие!

Роща облюбовала себе место несколько в стороне от нашего стана, но Попов время от времени наведывался к старому тополю.

Весной он радостно сообщил:

— Живет старик-то, зазеленел! В воде стоит по щиколотку пока, вот-вот по колено его затопит.

Попов говорил о тополе, как о живом человеке.

Половодье, как и обычно на Севере, прошло быстро, но бурно и сокрушающе.

Когда река отбуянила и вошла в берега, Попов отправился проведать тополь.

Вернулся он опечаленный:

— Сбило дерево половодьем. Не устоял тополь! Старый уже. Так и лежит с вывороченным кореньем. Плавника много рядом. Может, бревном каким шалым его с разгону ударило.

Попов был человек хозяйственный. Погоревав несколько дней о погибшем дереве, решил он долбить из него лодку, вещь в нашем таежном обиходе весьма полезную.

Я вызвался помочь Попову разделать дерево. Мы взяли топоры, пилу и отправились в тополевую рощу.

Наш великан, подломив сучья, лежал вдоль берега, красивый и мощный даже теперь. Распустившаяся было зелень успела пожухнуть и сморщиться. Мертвая листва говорила нам, что и породившее ее дерево никогда больше не вернется к жизни. А вокруг, почетным караулом над павшим товарищем, стояла в свежей зелени живая тополевая роща.

— А вон один сук у вершины весь зеленый, последние соки из упавшего старика тянет.

— Засохнет! — печально ответил Попов. — Корень от земли оторвался — значит, все: не будет дереву жизни.

Мы начали обрубать сучья. Взмахом топора Попов отделил от ствола и зеленую ветку. С каким-то облегчением она спружинила, выпрямилась и осталась стоять около старого тополя душистой зеленой свечкой.

— Гляди ты, а она живая! Уткнулась в мокрую гальку и корень пустила… Сердешный! Как жить-то ему хочется, — говорил Попов возбужденно и радостно. — Живинку зеленую жить пустил!

А ведь и в самом деле, уткнувшись во влажную землю, сучок мертвого тополя укоренился, пошел в рост и зазеленел, своей, самостоятельной силой.